Бальтазар Косса

В дальнейшем Парадисис заставляет Динору влюбиться во Владислава, распутника не менее Коссы (Парадисис дает ему краткую, но мрачную характеристику), а аптекаря Черетами возревновать и дать Диноре (формально — своей дочери!) приворотное зелье, коим она должна была смазать перед соитием с Владиславом влагалище, после чего охладевший кней Владислав якобы снова преисполнится любовным пылом, от каковой мази оба и умирают в жестоких мучениях, Динора сперва, Владислав потом, а аптекарь, получивший тысячу флоринов и «отомстивший», — торжествует. Притом о матери и бабушке Диноры уже и речи нет. Вся сцена абсолютно неубедительна и страдает массой натяжек. Многое тут даже и не в характере Коссы, как его описывает сам Парадисис. Все очень похоже на торопливость автора детективного чтива, развязывающего сюжет серией нарочитых убийств.

Тут же Иоанн XXIII договаривается с Сигизмундом о созыве нового собора (в Констанце), не зная еще, что Владислав умер. Вот и опять тягостная накладка! Так-таки, все подготовив, и не знал? Не уведал вовремя? Да быть того не может! И даже пославши кардиналов к Сигизмунду, мог отозвать их назад! И не кричал он грубо на своих посланцев, кардиналов, уважаемых людей, старше его по возрасту, среди которых был и знаменитый грек Хризолор, не мог кричать!

Предыдущие события мы уже освещали. Успехи Владислава заставляют сблизиться с Коссой Флоренцию и Сигизмунда, Владислав идет от успеха к успеху, но неожиданно умирает 6 августа 1414-го года.

Вопрос — был ли он вообще отравлен? А ежели да, то отравлен Коссой или кем-то другим? Врагов у Владислава хватало. Могли его и Орсини отравить! Еще в молодости его уже травили по заказу авиньонского папы. Владислав выжил, но сделался заикой на всю жизнь. Могла и Флоренция руку приложить!

Ну а дальше с Неаполитанским королевством происходит то же, что с Миланским герцогством после смерти Джан Галеаццо. Развал государства, реальная угроза подчинения Испании, вновь обращаются к анжуйцам…

Когда судьба страны зависит от одной, смертной личности — плохо всегда. Устойчивы лишь те государственные образования, в которых созрела идея продолженности, скажем — святости власти, нерушимости раз и навсегда созданных установлений и институтов. В этом смысле до поры русская московская монархия, устроенная на принципе святости власти и единодержавия, оказывалась крепче всех. Но могла ли Италия той поры — столь мощно выдвинувшая идею всесильной независимой личности, могла ли она породить устойчивый монархический принцип, перед которым личность обязана была склониться ниц? (И который сохранялся-таки в соседних Франции и Германской империи!) Нет, не могла. И в этом была историческая трагедия страны, поставлявшей европейскому миру художников, зодчих, мыслителей и неспособной защитить себя, объединившись в одно мощное государство…

Поставим вопрос шире, обратившись к истокам европейской культуры в целом, к античному наследию. Не ту же ли картину, как Италия эпохи Возрождения, являет нам поздняя Греция, сумевшая подчинить себе весь ближайший Восток, сумевшая оплодотворить достижениями своей философии, поэзии, зодчества и скульптуры Рим, — да что Рим! — всех нас, всю Европу, и оплодотворяет до сих пор! И не сумевшая-таки создать великую греческую империю, которую сумел создать Рим, которую позже сумела создать Византия… И что происходит с народами на этом тернистом пути истории? Народы, «этносы», проходят свой, жестко отмеренный срок и как бы надрываются, исчезая или замирая. Кажется, одни лишь евреи сумели (и то многократно меняясь, даже физически) уцелеть на протяжении тысячелетий, но за счет творческого бесплодия, за счет того, что они, словно вампиры, только поглощают, высасывают чужую энергетику, тем обес печивая собственное существование, свою продолженность во времени, но можно ли позавидовать этой судьбе? Творчество — всегда самоотдача, радиация из себя вовне. Творец всегда дает много больше, чем получает, Ежели сравнить, что имели, скажем, что получили от жизни тот же Данте или наш Пушкин, и что они дали своим народам и миру, то становится даже смешно и грустно, так неравноценны эти величины. Но так же надрывается и народ, творящий великую культуру. Возможно, так и надорвалась Греция, так и надорвалась Италия, истребившая в постоянных войнах свою блестящую молодежь, свое будущее и своих героев? Не так же ли к концу XV века надорвалась Флоренция, столь необычайно много подарившая миру за предшествующее столетие? И… Не решаюсь задать тот же вопрос относительно современной моей России. Слишком больно думать, что в гигантских катаклизмах последних столетий она предсмертно процвела великою культурой и обрушилась в XX веке, истребив саму себя в нелепых и роковых гражданских войнах, уничтожив лучших своих сыновей.