Балтийская легенда

Я не стал возражать, и мы осторожно начали пробираться к офицерским домикам. Когда их достигли, стемнело. Корабли прекратили огонь. Он стал стихать также на Михайловском, Комендантском, Лагерном и других островах. Ружейная и пулеметная стрельба продолжалась. К ночи смолкла и она. Наступила пугающая тишина. Неизвестность тревожила, отгоняла сон. Около нашего убежища, как и в предыдущую ночь, виднелся силуэт часового. Он как бы символизировал порядок в мятежном стане и нашу отчужденность от жизни, которой жил Свеаборг.

Под утро стало известно, что совет представителей рот принял предложение Емельянова прекратить стрельбу и поднять белый флаг. На катерах, в шлюпках уходили повстанцы в город. Когда рассвело, по ним открыли огонь верные правительству войска.

Часовых около офицерских домиков уже не было, и я, не таясь, направился к пристани. Около нее лежали и сидели раненые. Тут я увидал подпоручика Емельянова. Поражение, казалось, не сломило духа этого человека. Время от времени он давал указания, которые в этой ситуации казались мне уже излишними. Исполнялись они беспрекословно. Спокойствие Емельянова передавалось остальным.

Я подошел совсем близко к пристани. Наши взоры встретились. Я невольно кивнул Аркадию Петровичу. Он ответил. И я увидел, как лицо его на мгновенье просияло, стало по-прежнему дружеским, располагающим к себе. К пристани подошел шестивесельный баркас, видимо прорвавшийся из города сквозь заградительный огонь. Емельянов отдал приказание погрузить тяжелораненых. Находившийся с ним артиллерист стал просить, чтобы и подпоручик садился в лодку.

— Нет, я с последней партией отплыву, — услышал я ответ Емельянова. — Негоже мне бросать в беде товарищей.

— Сейчас каратели ворвутся, — настаивал артиллерист. — Вас не помилуют. Садитесь скорее. Может, удастся уйти. Ведь и вы раненый…

— Не настаивайте, товарищ Детинич, — перебил Емельянов. — Это вам время отплывать. Не забывайте, вы еще руководитель крепостной партийной организации и сможете многое сделать для нашего дела, для спасения раненых. Там, в Гельсингфорсе, друзья помогут…

— Ни за что! Раз вы остаетесь, я около вас буду.

— Спасибо, Терентий Яковлевич, — сказал Емельянов и отвернулся.

Баркас стал отходить. Это была последняя лодка, ушедшая с Михайловского острова.

Предсказания артиллериста сбылись. Убедившись, что опасности нет, пехота вошла в форт.

Повстанцев, а их было не менее тысячи, согнали в старую казарму. В давно заброшенном помещении можно было только сидеть на полу. Кормили арестантов раз в день какими-то помоями.

Нам, пленным офицерам, объявили, что мы должны находиться пока на Комендантском острове и в дальнейшем будем привлечены к дознанию.

На рейде — ни «Цесаревича», ни «Богатыря». Куда же они девались? Под большим секретом один из знакомых офицеров штаба крепости сообщил мне, что в Ревеле восстал крейсер «Память Азова». Отряд тяжелых кораблей получил приказ немедленно отправиться на поиски мятежного крейсера и вынудить его сдаться. В море «Цесаревич» и «Богатырь» должны встретиться со «Славой», которая была предусмотрительно уведена в один из ближайших портов, ибо на ней команда оказалась ненадежной. В порту подозрительных матросов заменили гардемаринами. И теперь броненосец «Слава» возглавлял экспедицию против ревельского бунтаря. В ночь на 20 июля в Кронштадте эсеры и анархисты подняли бунт. Восставшим удалось водрузить на форте Константин огромный черный флаг. Но к утру мятеж был жестоко подавлен.

Первые жертвы свеаборгской бури: подпоручики Аркадий Емельянов и Евгений Коханский, фейерверкеры Терентий Детинич, Василий Тихонов, Макар Иванов, Василий Виноградов и Петр Герасимов. По приговору военно-полевого суда их расстреляли в крепости 29 июля.

Столь скорый суд и казнь потрясли меня. Но не меньше потрясло событие, предшествовавшее казни.

Во время следствия группа участников бунта содержалась на гауптвахте. На нее сделали налет скрывшиеся артиллеристы и финские красногвардейцы. Охрана, видимо, была застигнута врасплох, а может быть, сочувствовала мятежникам. Скорее всего и то и другое. Гауптвахта на короткое время оказалась в руках революционеров. Емельянову, Коханскому и их сподвижникам была прямая возможность бежать. Но они отказались это сделать.

— Вместе с солдатами сражалися, — заявил Емельянов, — не покинем их и сейчас.

Его поддержал Коханский».

На этом записи обрываются. Но и они дают живое представление о Свеаборгском восстании, сыгравшем важную роль в революционной закалке Балтийского флота — опоры большевиков в Октябрьскую бурю. Записки проливают также свет на вопрос: почему революционный крейсер «Память Азова» не получал на свои радиограммы ответа из Свеаборга, с броненосцев, из Кронштадта.

В Военно-Морском музее в Ленинграде экспонируется интереснейший документ.