Балтийская песня

Николай Блохин БАЛТИЙСКАЯ ПЕСНЯ

— Армянскому радио задают вопрос: «Что общего между женской ножкой и телебашней?» Армянское радио отвечает: «Чем выше лезешь, тем больше дух захватывает!»

— Ха-ха-ха!

— А вот ещё: приходят русский, француз и американец к ювелиру…

— Это я знаю…

— Тогда такой: в ракетной части ждали генерала c инспекцией…

— Товарищи, тише, я с Киевом разговариваю. Идите в курилку… Алло! Это украинское отделение?.. Мне Дудина, пожалуйста!.. Алло! Дудин? Здравствуй, Дудин, это Седловский беспокоит… Ага… Ага… Хорошая, а у вас?.. Всё дожди?.. Дожди, говорю?.. Ага… Вот, что, Юрий Иваныч, тут с нашим проектом какая петрушка получилась. Мы хотим задним числом внести кое-какие изменения… Что?.. Да, да, задним, задним! И по одному вопросу твоё мнение желательно…

— Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас грозно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами…

— Наташа, сделайте радио тише, я с Киевом разговариваю… Дудин?.. Там в линейной части есть перечень импортного оборудования…

— На бой кровавый, святой и правый, марш, марш, вперё-о-од, рабочий народ! — Наташа, выключи к чёрту своё радио! — Что вы кричите, оно и не включено вовсе!

— На бой кровавый, святой и правый…

— Иван Григорьич, это на улице.

— Не валяйте дурака… Нет, Юрий Иваныч, это я не тебе… Нашёл перечень? Смотри листы с третьего по восьмой… По восьмой, понял?

— Иван Григорьич, по улице матросы идут!

— Стой, братва! Заходим в учреждение. Культурно прошу, не хулиганить, соблюдайте революционную дисциплину!

— Ну, давай, Дудин! Завтра жду от тебя телетайпограмму с твоим согласием. Ну, давай! Что?.. Да тут пьяные горланят на улице… Ну, давай… ну, давай… Ага… Ну, пока!

Дверь в комнату резко распахнулась, и на пороге появился невысокий усатый гражданин в чёрном бушлате, перекрещенном пулемётными лентами. На бескозырке его горела золотая надпись «Амуръ». За ним в комнату втиснулись ещё двое матросов. Запахло махоркой, потом.

— Я извиняюсь, граждане. Однако, придётся вам помещение очистить… Здесь вас больно много собралось…

— Этого ещё не хватало! Маскарад какой-то… Наташа, вы что-нибудь понимаете?

— Посторонись, комиссар, — раздался спокойный голос, дверь отворилась, и в комнату, не торопясь, продвинулись ещё два матроса, волоча за собой чёрный старинный пулемет «максим».

«Народный театр? — подумал Иван Григорьевич. — Кино снимают?»

Нет, это не было похоже на киносъёмку. Матросы уверенно подкатили «максим» к окну, хладнокровно выбили стекло из громадной дюралюминиевой рамы, выставили пулемёт в сторону площади.

«Позвонить директору?» — вспомнил Иван Григорьевич и потянулся к телефону.

— Не трогать! — на трубку легла тяжёлая, короткопалая, густо покрытая татуировкой рука. — Я тебе позвоню, буржуйское отродье!

— Кто вы такие? — взвизгнул Иван Григорьевич. — По какому праву?

— А вот по какому, — и перед носом Ивана Григорьевича возникло почерневшее дуло маузера. — Вон отсюда!

Сотрудники отдела гуськом вышли в коридор. Там витал густой махорочный дым, раздавались взрывы хохота. Матросы чувствовали себя как дома. В сторонке тихо покуривали проектировщики из соседнего отдела. Иван Григорьевич решительно шагнул к ним.

— Кто мне может объяснить, что случилось? Что это за матросы, и вообще, что тут творится?

Кто-то с готовностью объяснил:

— Можно предположить только одно, Иван Григорьевич. По-видимому, какая-то ерунда произошла со временем. Петля временная, что ли? Эти ребята, — в сторону матросов ткнули сигаретой, — непонятно каким образом перенеслись из семнадцатого года сюда, к нам, и, как видите, спокойно делают свое дело, уверенные, что находятся в своём времени. Я пытался поговорить с одним, но они… гм… вооружены.

— А этот «Амуръ», ничего, сильный мужчина, — сказала подошедшая Наташа, изобразив на голове бескозырку. — Он пытался меня обнять, но я ему…

— У вас одно на уме, Наташа, — раздражённо сказал Иван Григорьевич. — Надо ведь что-то делать. Милицию догадался кто-нибудь вызвать?

— Испугались они вашей милиции, — мечтательно проговорила Наташа, — их тут много, все с винтовками… Разгонят они всю милицию…

— Они тут быстро порядок наведут, — сказал кто-то из проектировщиков. — Вон, слышите, машбюро разгоняют?

Действительно, из машбюро раздавался дружный визг. Дверь распахнулась, и в коридор высыпали, тряся кудряшками, машинистки.

— Нахал! — мужественно крикнула самая молодая, Лидочка, и дёрнула плечиком.

— Стой, барышня, вернись! — из машбюро показался молодой матрос с кудрявой непокрытой головой.

— Вы рукам волю не давайте, я на помощь позову, — дрожащим голосом отозвалась Лидочка, прячась за спины проектировщиков.

— Уж и пошутить нельзя. Какая вы, барышня, ей-богу, нежная. Тут надо, понимаешь, бумагу одну настукать, а я, понимаешь, грамоте-то не очень…

Лидочка поупрямилась ещё немного, но матрос был неумолим, и ей пришлось вернуться в машбюро. Оттуда сразу раздался высокий торжественный голос, сопровождаемый стрекотанием пишущей машинки: