Балтийская песня

— Петроградскому комитету Российской социал-демократической рабочей партии… Как ты ловко пальчиками стукаешь… Рабочей партии… Докладываю Петроградскому комитету, что… Машинка у тебя шикарная… Английская, небось?.. Наша?.. Ну, ты не бреши… Извиняюсь, конечно… По начертанному революцией плану… А контора ваша по какому департаменту будет? Не путей сообщения?

Лидочка и сама не знала точно, какому департаменту подчиняется институт, и продолжала молча печатать: «…Как и было указано, пресечём случаи саботажа и заставим служащих соблюдать революционный порядок…»

Иван Григорьевич в смятении двинулся по лестнице вниз, к выходу, однако у самых дверей его остановил пожилой матрос с перевязанной головой.

— Стой, братишка, выпускать-то никого и не велено. Ты иди, работай себе, служи, а я туточки постою…

Пришлось подняться назад. В махорочном тумане прохаживался комиссар.

— Вы, молодые люди, нашим ребятам помогите освоиться. Получен приказ здесь у вас порядок навести, чтобы, значит, никакого саботажу. А то у меня разговор короткий, — татуированная рука похлопала по кобуре. — И никаких, значит, отлучек. Работать до восемнадцати ноль-ноль. А ты, — комиссар ткнул пальцем в Ивана Григорьевича, — ты, я вижу, тут главный… Ты передашь дела ему. Нечепуренко, принимай дела!

Перед Иваном Григорьевичем вырос тот самый молодой матрос, который только что диктовал Лидочке письмо.

— Идем, батя, только без глупостей…

В привычной обстановке Иван Григорьевич почувствовал себя несколько уверенней и язвительно заметил:

— Вы, кажется, не очень-то грамотны?

— Не очень, — согласился Нечепуренко, — но работать будем. Показывай, батя, где у тебя какие тут дела. Это что за бумага?

— Это пояснительная записка к проекту здания автоматической телефонной станции… — Матрос кивал. — Здесь перечень импортного оборудования… Здесь вот приказ директора о повышении качества проектных работ… Протоколы мероприятий по выполнению…

Резко зазвонил телефон. Иван Григорьевич протянул было руку к трубке, но вдруг ухмыльнулся и показал глазами на аппарат:

— Прошу! Матрос уверенно снял трубку.

— Слухаю!

— Иван Григорьич, ты?

— Вам кого, товарищ, надо?

— Э-э-э… мне Седловского, — прогнусавила трубка. — А с кем, собственно, имею честь?

Матрос прикрыл рукой микрофон.

— Седловский — это ты, батя?

— До сегодняшнего дня был я, — саркастически заметил Иван Григорьевич. — А теперь, как мне было сказано, начальником отдела будете вы. Говорите!

Матрос крякнул и неуверенно заговорил в трубку;

— Я теперь буду вместо Седловского. Моё фамилие Нечепуренко. Говорите, чего надо!

— А где Иван Григорьевич? Я, собственно…

— Вы по делу звоните, товарищ, или как? Русским языком говорю, я тут пока начальник. Чего надо?

В трубке послышалось неясное бормотание, затем:

— Из милютинского филиала беспокоят. Вы не могли бы по девятьсот девятнадцатому договору мне сметную калькуляцию поквартально на этот год продиктовать? И что уже опроцентовано…

— Ждите у аппарата! — прокричал матрос и положил трубку на стол. — Где у тебя, батя, кулькуляция девятьсот девятнадцать? Быстро, ждёт человек…

— Договор девятьсот девятнадцать? — понял Седловский. — Все бумаги по девятьсот девятнадцатому в настоящий момент находятся в плановом отделе.

— А где этот твой отдел?

— Четвёртый этаж, первая комната направо.

Нечепуренко сказал в трубку: «Ждите!» — и приоткрыл дверь в коридор.

— Щупакин! Коля! Подь сюда, живо! Коля, топай на четвёртый этаж, в первую комнату направо. Принесёшь бумаги. Скажи — договор девятьсот девятнадцать. Кулькуляция какая-то. Одна нога здесь — другая там.

— Есть, товарищ Нечепуренко! — отчеканил Коля Щупакин, закинул винтовочку за широкое плечо и побежал по лестнице наверх.

Иван Григорьевич с удивлением отметил про себя, что кудрявый матрос, пожалуй, всё делает как надо… Посмотрим, посмотрим… Нечепуренко же знакомился пока с наглядной агитацией отдела. Он равнодушно прошёл мимо вымпела ДСО «Труд», поморгал глазами на фотографии передовиков, остановился у доски с перечнем обязательств отдела. Внезапно зрачки его сузились.

— Это что?

Иван Григорьевич пожал плечами:

— Это экран социалистического соревнования. Матрос нехорошо посмотрел на него. — С социализмом, значит, соревнуетесь? Так-так… А кто в этой схватке победит, догадываешься?

— Догадываюсь, — тихо ответил Иван Григорьевич, покосившись на пулемётчиков у окна.

Дверь с грохотом отворилась, и в комнату вошли один за другим сотрудники планового отдела во главе с бледным как смерть начальником. За ними вразвалочку вошёл моряк Коля Щупакин, клацнул затвором винтовки, выкидывая патрон из ствола, гордо доложил:

— Так что, привёл, товарищ Нечепуренко. Сначала не хотели, а потом сразу уговорил…

Нечепуренко поднял брови:

— Я тебе, Коля, что оказал? Бумаги принести! Кулькуляцию там какую-то. На кой хрен мне эта бледная немочь?

— Я, товарищ Нечепуренко, пытался объяснить. Номер, какой ты мне говорил, я забыл. Виноват, конечно. Я у дьячка выучился считать только до восьми. А дальше не могу. Меня и отец за это бил нещадно. Дальше восьми сбиваюсь. Какой там номер?