Балтийская трагедия: Агония

— А кто имеет право? — поинтересовался вождь, глаза которого стала заливать тигриная желтизна.

— Только вы, товарищ Сталин, — бледнея, ответил адмирал.

— Харашо, — согласился на компромисс вождь. — Подготовьте нужный документ. Шапошников подпишет.

Вернувшись в наркомат, адмирал Кузнецов набросал проект телеграммы:

«В случае вынужденного отхода из Ленинграда все корабли военного флота, торговые, промышленные и технические суда подлежат уничтожению... Уничтожения произвести с максимальной степенью разрушения на возможно длительный период».

Адмирал ещё раз перечёл текст проекта телеграммы и некоторое время сидел, положив голову на руки. Он даже не знал, имеет ли он право или нет ознакомить с текстом этой телеграммы коллегию наркомата ВМФ.

Затем он позвонил в генштаб Шапошникову. В аппарате начальника Генерального штаба после некоторых колебаний ответили, что маршал примет Кузнецова в 8 часов утра.

Начала раскручиваться одна из самых интересных и показательных военно-морских интриг в годы войны, сказавшая о всех высших руководителях страны и флота больше, чем десятки тонн архивных документов.

03:00

Поток радиограмм, хлынувших на его имя из разных вышестоящих инстанций — от наркома ВМФ, Главного Морского штаба, штаба Северо-западного направления, Ленинградского обкома ВКП(б) — встревожил адмирала Трибуца. Главным образом потому, что командующий КБФ был совершенно сбит с толку, не понимая чего от него хотят? Первым, что бросалось в глаза, это присутствие во всех депешах в том или ином контексте упоминания о крейсере «Киров». Но и тут не было абсолютно никакой ясности. Из одних радиограмм можно было сделать вывод, что от благополучной проводки крейсера в Кронштадт чуть ли не зависит исход всей войны. Из других — можно было понять, что «Киров» лучше всего затопить где-нибудь в достаточно глубоком месте, поскольку обстановка складывается так, что его все равно придется взорвать по прибытии в Кронштадт. В третьих — выражалось сомнение, что крейсер удастся довести до Кронштадта. Немцы сконцентрируют на нём все усилия своей бомбардировочной авиации, и «Киров», не имея возможности маневрировать на узком протраленном фарватере среди мин, так или иначе будет потоплен.

Но все они недвусмысленно указывали на то, что судьба самого командующего флотом неразрывно связана с судьбой крейсера.

От всего этого уже веяло каким-то мистицизмом при полном отсутствии здравого смысла.

Надо сказать, что сам адмирал Трибуц вовсе и не собирался при прорыве в Кронштадт поднимать свой флаг на крейсере «Киров», считая, что наличие сразу двух адмиралов на борту — много даже для «Кирова», где пусть номинально, но находится адмирал Дрозд.

Командующий флотом уже твердо для себя решил, что будет руководить прорывом с борта своего любимого эскадренного миноносца «Яков Свердлов», куда уже заблаговременно распорядился доставить свой личный багаж в количестве трёх чемоданов и сам предупредил об этом командира эсминца капитана 2-го ранга Спиридонова.

И дело заключалось не только в воспоминаниях о тех прекрасных годах, когда Трибуц командовал этим кораблём. Он считал, во-первых, что у старого, но ещё быстроходного «Новика» больше шансов благополучно добраться до Кронштадта, чем у такой громадины, как «Киров», напоминающего в ордере слона, идущего в сопровождении антилоп. А, во-вторых, в предвоенные годы «Яков Свердлов» был переоборудован в корабль управления и связи, и командующий искренне считал, что с такого неприметного эсминца будет много легче управлять переходом, чем с «Кирова» под ливнем немецких авиабомб. Его присутствие на «Кирове», считал он, может привести к тому, что 190 кораблей и транспортов останутся без управления, а это значительно облегчит противнику задачу их уничтожения.

Теперь адмирал понял, что у него нет альтернативы, кроме как следовать на «Кирове», а объяснять командованию нецелесообразность подобного решения стало уже очевидно невозможным. Кто-то, наверное, на самом верху достаточно подогрел всю эту истерию...

Война — есть война, а приказ — есть приказ. И получи Трибуц ясный приказ поднять свой флаг на «Кирове», и, обеспечив крейсер необходимым охранением, уходить из Таллинна, бросив всех остальных на произвол судьбы и на милость победителей, он бы так и поступил, хотя вовсе этого и не хотел. Но никто подобного приказа не отдавал, как никто и не требовал открытым текстом его личного присутствия на крейсере в ходе прорыва. Но формулировки типа «под вашу строжайшую персональную ответственность» говорили сами за себя. Все, что это означало в переводе с канцелярской новоречи на обычный человеческий язык адмирал Трибуц, только в силу своего положения и лежащей на нём ответственности, должен был понимать лучше других.