Балтийская трагедия: Агония

В своей каюте на «Виронии» полковой комиссар Вишневский читал книгу академика Тарле «Наполеон». Настроение было самое мрачное. Потому он и читал. Все знали, что если Вишневский читает, значит он в самом плохом настроении, ибо во всех других настроениях он не читал, а писал. Исписанные нервным почерком листки и блокноты грудой лежали на столе каюты. Таким энтузиастическим натурам, к которым принадлежал Вишневский, плохое настроение свойственно редко. Для воодушевления восторга и энтузиазма масс всегда необходимо бодрое и хорошее настроение. Даже находясь в самом скверном расположении духа, Вишневский никогда не позволял, чтобы это видели посторонние. Все всегда правильно, все всегда верно, победа всегда будет за нами. Он лгал всю жизнь и, самое главное, лгал себе.

Всего час назад он вернулся с передовой, пробираясь через перегороженные баррикадами улицы города. На его бодрый вопрос: «Ну, как тут у вас дела?» — какой-то старшина, командовавший остатками того, что когда-то было батальоном морской пехоты, пожаловался, что из-за отсутствия сплошного фронта, немцы, хорошо разведав дыры в обороне, просачиваются в тылы небольшими группами, там объединяются в силы, иногда до двух рот, и бьют с тыла. А что, если они так накопят в тылу полк или больше? Что тогда делать?

Ни минуты не колеблясь, Вишневский ответил: «Как что делать?! Биться! Такая же картина была в Мадриде во время боев. Целые подразделения фашистов умудрялись пробиваться через боевые порядки республиканских войск. И что же? Кто-нибудь отходил? Нет! Фашистов вылавливали, обезвреживали, а линию фронта держали на крепком замке».

Оборванные, небритые и голодные матросы, видимо, ждали от полкового комиссара Вишневского чего-то другого, а потому угрюмо молчали. А сам Вишневский неожиданно для себя подумал: что он несёт! Разве удалось удержать Мадрид! Разве ему и многим его коллегам журналистам-полукомиссарам и полуразведчикам не пришлось бежать из Испании, прихватив с собой испанский золотой запас и разбазарив богатейшие сокровища национальных музеев? Кто-нибудь из них хоть намекнул в своих трескучих публикациях о том ужасе, свидетелями которого они были в Испании? Сейчас, когда все гибнет и рушится в их собственной стране, не является ли это возмездием за то, что они творили в Испании? Да разве только в Испании... А Западная Украина? А Бессарабия? А Эстония, где они сейчас попали в смертельную мышеловку?

Вишневский сам испугался этих мыслей. Он знал, какая судьба постигла большинство журналистов, вернувшихся из Испании. Он хорошо знал почему уцелел он сам, а потому не позволял себе даже в мыслях опускаться в бездну страшного прошлого и реального настоящего. А тут сорвался. Мысленно, конечно. Но это испортило ему настроение так, как будто его мысли были зафиксированы, запротоколированы и завтра, а может быть и сегодня, будут поданы куда следует с соответствующими резолюциями.

Пересиливая себя, Вишневский читал академика Тарле:

«Пий VII панически боялся Наполеона и считал его насильником и грабителем. Наполеон же не верил ни одному слову Пия VII и считал его интриганом и лжецом. Такого мнения они держались друг о друге ещё до того, как начались между ними переговоры, и после того, как переговоры окончились, и дальше, до самой смерти, ни разу серьезно не усомнились в правильности взаимной оценки».

Вишневский резко захлопнул книгу, встал и вышел из каюты, сам не зная зачем. Гул возбуждённых голосов доносился из соседнего помещения, где скопом жили и работали корреспонденты различных газет пониже рангом, чем он. Пренебрегая стуком в дверь Вишневский вошел в помещение. Корреспонденты, сидя на койках и банках, громко смеялись, что-то обсуждая. Тут были Михайловский, Тарасенков, известные поэты Инге, Браун и Гейзель, недавний редактор журнала «Литературный Современник» Князев, молодой прозаик Соболевский и известный на всю страну литературовед, профессор Цехновицер.

Профессор рассказывал, как прибыв в батальон морской пехоты для «уставной пропаганды», он обнаружил там полное отсутствие командиров и, взяв в руку гранату, с которой не умел обращаться, повел моряков в атаку. Неизвестно, что в этом было смешного, но сам профессор и слушавшие его весело хохотали.

Филипп Князев поведал своим коллегам, что баррикады на улицах строятся вовсе не для уличных боев, а для фильтрации людей при эвакуации города: кого пропускать в гавани, а кого нет.

Вишневский хотел строго одёрнуть Князева: как он может говорить об эвакуации, когда есть приказ стоять насмерть. Но вместо этого просто спросил: «Всё травите?» — и, не говоря больше ни слова, вышел из каюты.

01:25