Балтийский эскорт

Но калька с планом Ревельской бухты, сохраненная в память об утраченном шансе, - она пригодилась! Именно ее передал 17 сентября 1939 года капитану Грудзинскому электрик мебельной фабрики, который долгое время был в моих розысках неустановленным господином РЭМом" - русским эмигрантом… Именно по ней - путеводной бумажке - бежал из Таллиннской гавани "Орел", повторив спустя 20 лет маршрут своего русского предшественника - тральщика "Китобой". Именно ему, "безлошадному капитану", чью судьбу так престранно повторил потом оставшийся в Таллинне командир подводной лодки «Орел» командор-подпоручник Клочковский, выпало стать тем самым герольдом, который принес на «Орел» роковую весть о сталинском вторжении в Польшу.

СУДЬБА КОРАБЛЯ. Добравшись до Копенгагена, "Китобой" застрял в порту на несколько месяцев. Валютных средств, которые смог наскрести Пилкин на полную угольную бункеровку до перехода в Норвежское море, явно не хватало.

На второй же день по приходе в столицу Дании произошел инцидент: флаг-офицер английского адмирала Кована, возглавлявшего в Копенгагенском порту отряд крейсеров, передал командиру русского тральщика письмо с требованием спустить Андреевский флаг, поскольку тот не признается больше королевским правительством. Ферсман ответил, что "Китобой" скорее вступит в сражение с крейсерами Кована, нежели спустит последний Андреевский флаг на Балтике.

В ожидании репрессий за дерзость старшему на рейде команда стала готовиться к затоплению тральщика.

На следующее утро к борту "Китобоя" подвалил адмиральский катер. Ферсман встретил Кована по всем правилам морского ритуала, выстроив команду и сыграв "захождение" на боцманских дудках.

Англичанин обошел короткий фронт, вглядываясь в лица необычных кочегаров, машинистов, комендоров… Потом протянул лейтенанту Ферсману руку:

- Я надеюсь, - сказал он, - что каждый английский морской офицер в подобном положении поступил бы столь же доблестно, как это сделали вы!

Только после вмешательства в судьбу "Китобоя" вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая еще носила траур по расстрелянному большевиками сыну, на русский тральщик доставили уголь, а также хлеб, картофель, сыр, бекон и пресную воду. Однако обстановка к тому времени на севере России резко изменилась в пользу большевиков, и Ферсман решил идти в Севастополь. Без малого год добирался маленький кораблик до берегов Тавриды через Атлантику, Средиземное море, турецкие проливы.

Когда же ошвартовались наконец близ Графской пристани, выяснилось, что надо уходить туда, откуда только что пришли, - в Босфор. Красные полки подкатывали к Севастополю.

"Китобой" ушел, увозя беженцев, с кораблями Белого флота. Вместе с ними он пришел в Бизерту, вместе с ними он спустил Андреевский флаг в октябре 1924 года. На этот раз навсегда… Вместе с флагом он сменил и имя. Его купили итальянцы, и "Китобой" до конца дней своих назывался "Итало".

Таллинн. Май 1991 года

Стараниями таллиннских друзей, и прежде всего историка императорского флота Владимира Верзунова, я устроен в бывшей партийной гостинице, что в сосновой роще Мустамяэ. Глянул на схему города - надо же: до поселка Нымме, где когда-то жил Павлинов, - рукой подать.

И я отправился взглянуть на тот домик, где квартировал когда-то герой этих строк. Я совершенно не надеялся ни на какие открытия, вовсе не был уверен - сохранился ли дом вообще. Просто хотелось взглянуть на этот садово-дачный пригород, где предпочитали селиться тогдашние бывшие русские. Кстати, здесь же, в ныммском приюте для стариков, кончал свои дни и бывший командир крейсера "Жемчуг" контр-адмирал в изгнании Павел Павлович Левицкий… Здесь еще стояла деревянная церковь Казанской Божьей матери, срубленная на жертвенные кроны русских православных беженцев.

Я тронулся в путь через низкорослый дюнный сосняк поздним вечером, не отличимым, впрочем, от дня, поскольку стояла пора белых ночей. Корявые стволы струили тепло и смолистый дух. Все уже было хорошо прогрето солнцем, все запаслось его теплом на ночь - и песок, и гранитные каменья, и сосны в желтых свечечках цветенья, и близкое море.

Под тихий шелест песка под ногами думалось легко и отрешенно…

Ничто из того, что хоть на миг явилось миру, не исчезает бесследно. Даже уничтоженные следы прошлого все равно оставляют знаки своего исчезновения…

Но куда исчезают наши разговоры, крики, стоны, вздохи, сотрясавшие воздух своего времени? Они уходят в стены домов, и стены жилищ накапливают психическую энергию живших в них людей. Стены поглощают ее, как фотопластинка уловленный свет, как вбирает стекло тепло ладони… И старые дома начинают однажды незримо мерцать, будоража наши души смутным лучением энергии исчезнувших людей…