В это время наблюдательный пункт сообщил, что утонувшая лодка выстрелила миной, к хвосту которой был привязан кусок холста с надписью, сделанной суриком: «В носовом отделении живы одиннадцать человек во главе со старшим офицером. Вода понемногу затопляет нас. Просим немедленной помощи».
С лихорадочным рвением снова пущены были лебедки. После новой неудачи буксиры сделали попытку оттащить лодку, волоча ее по дну, на более мелкое место. Но лодка, застряв между камнями, не подавалась ни на вершок, и, таким образом, все предпринятые попытки оказались тщетны. Оставалось ждать «Волхов», но за полтора дня спасшиеся в носовом отделении люди должны были неминуемо погибнуть медленной смертью.
Наступил вечер. Начальник позиции вернулся в Або, не достигши никаких результатов. С тяжелым чувством закончили мы день, решив наутро возобновить попытки.
Вдруг часов в десять вечера с поста Люм поступила телефонограмма: «На месте гибели лодки один за другим всплыли из воды десять человек команды и последним старший офицер, лейтенант Матыевич-Мацеевич. Люди подобраны шлюпками, дежурящими на месте погибшей лодки, и отправлены в лазарет. Состояние спасшихся удовлетворительно».
На следующий день, когда тревоги за судьбу оставшихся в живых людей уже не существовало и можно было терпеливо ждать прибытия спасательного судна для подъема самой лодки, я столкнулся в дверях штаба с самим лейтенантом Матыевичем, который, поздоровавшись, задал мне какой-то совершенно посторонний и незначительный вопрос.
– Постой! – воскликнул я. – Ведь это же ты вчера ночью живым вышел из могилы?
– Да, я, – спокойно ответил он. – А что такое?
– Боже мой! – и вместо того, чтобы рассказать о таком изумительном, невероятном случае, ты спрашиваешь о каких-то пустяках!
Я засадил его за стол, и он, начертив на листе бумаги поперечный разрез лодки, рассказал собравшимся все по порядку.
– Во время аврала погружения я задраился герметически в носовом отсеке лодки с людьми, которые по расписанию находились у своих постов. Лодка неожиданно быстро погрузилась с дифферентом на корму, и я почувствовал, что мы легли на дно. Слишком быстрое погружение и отсутствие сигнализации и вообще признаков жизни за переборкой, в смежном с носовым отсеком центральном посту, указывало на то, что лодка вся затоплена водой, кроме нашего отсека. Положение сразу же представилось безвыходным и мы – обреченными на медленную смерть, ибо я отлично знал, что средств для подъема лодки ни на рейде Люм, ни в Абоском порту нет. Была слабая надежда лишь на то, что нас оттащат по дну на мелкое место, но и это было сомнительно, так как дно Люмского рейда, судя по характеру окружающих его островов, должно изобиловать большими камнями, из-за которых тащить нас по грунту вряд ли оказалось бы возможным.
Но, как ни мрачны были эти мысли, нельзя было их обнаруживать перед растерявшейся командой. По устремленным на меня тоскливо-тревожным взорам видно было, что все свои надежды они возлагают на меня. Я успокоил их, сказав, что нас, конечно, подымут, и для подбодрения пустил в ход граммофон.
Через полчаса за бортом послышалось шуршанье стальных перлиней и движение водолазов. Обнадеженные этим, мы начали стучать, давая знать, что в лодке есть люди. Далее по содроганиям лодки мы догадались, что нас тянут. Спасение сразу же показалось близким и несомненным. Но, увы, ненадолго, ибо мы чувствовали, что лодка движения вперед не имеет. Тут начинаются самые ужасные минуты.
В наш отсек стала просачиваться вода… Уровень ее медленно, но неуклонно повышался, понемногу затопляя наш отсек, а работы за бортом прекратились.
Чтобы известить о надвигающейся на нас гибели, я вдруг сообразил выстрелить миной, привязав к ее хвосту нечто вроде письма. Вывинтив ударник и закрыв клапан потопления, чтобы обезвреженная мина осталась плавать на поверхности воды, я написал на холсте несколько слов о нас, и мина была выпущена из аппарата.
По возобновлению попыток буксировать нас по дну я понял, что мина дошла по назначению, но в то же время мне ясно стало, что нам ничем помочь не могут. Тем не менее, пока была возможность, я продолжал заводить граммофон и всячески поддерживал бодрое настроение, шутя и разговаривая так, будто ничего особенного нам не угрожало.
А вода поднялась уже выше колен. За бортом стихли все работы, а с ними исчезли и надежды. Настроение стало падать. Залитые водой аккумуляторы перестали давать ток. Погас свет…
Мы были в абсолютной тьме – вода доходила нам до плеч. Ощупью нагромождая различные предметы, мы старались забираться выше…
Наконец, гонимые водою, мы все повисли на железном трапе, разместившись головами вокруг выходного люка, вдававшегося внутрь лодки в виде отрезка широкой трубы.
Команда давно потеряла всякое присутствие духа. Плакала, ругалась, причитала. Один из матросов, проклиная судьбу, сошел с ума и, оторвавшись от трапа, утонул. Так, в абсолютной тьме, головой к голове стеснившись вокруг выходного люка, висели мы по горло в воде, ожидая своей последней минуты…