Балтиморская матрёшка

— Ну, начинал работать он еще в лаборатории Павлова, только его оттуда выгнали за чрезмерную жестокость опытов.

— Подожди… — влез Пацак. — Павлов — это который делал собак с двумя головами и разрезал им желудки?

— В частности.

— И из той лаборатории — его выгнали за жестокость опытов?..

— Угу. Только доктор Катлман работал с кошками. Брал котят, когда они только открывают глаза, когда у них начинает формироваться область коры мозга, отвечающая за зрение и распознавание образов, и помещал их в комнату, где все: стены, мебель, миска для еды, да и сами котята, — были выкрашены в мелкую полоску. И даже люди, когда входили в эту комнату, надевали полосатые халаты, ботинки и маски.

— Зачем?

— Потом, когда котята подрастали, он запускал их во вторую комнату. Где все было в мелкий горошек.

— И?

— Кошки сходили с ума. Слепли в один миг. Налетали на мебель, в ужасе отскакивали, — и носились так по комнате, бились о мебель и стены, пока не падали без сил…. Но если их поместить обратно, в полосатую комнату, постепенно приходили в себя.

— А если в первую комнату — поместить один предмет, выкрашенный в клеточку? — язвительно заметил Лис.

— А он делал еще круче, — с готовностью отозвался Туз. — Он брал обычный предмет, ни разу не полосатый или в горошек, самый обычный некрашеный комод. И заносил его в полосатую комнату…

— И что? — жадно спросил Пацак.

— Подросшие котята дыбили шерсть и ходили напряженные, но самого комода упрямо не замечали. Но доктора Катлмана заинтересовало другое. Когда он стал в полосатую комнату к уже подросшим кошкам из первой партии подбрасывать новых котят, только открывавших глаза. А обычный комод так и стоял в углу…

— Новорожденные–то должны были его видеть, — веско заметил Пацак.

— Должны. И они, вроде бы, даже видели — сначала… Но когда пытались подойти к комоду и вскарабкаться на него, остальные кошки, выросшие в полосатой комнате, вдруг становились тревожными, и отгоняли котят в другое место… Месяца через два котята из второго поколения уже не подходили к тому комоду. И даже когда вносили другие обычные вещи, они их совершенно не замечали. Будто их просто не было. Даже тревожиться перестали…

— И за это его выгнали? — спросил Пацак.

— Не совсем за это. Катлман хотел пойти дальше. Но смог продолжить свои опыты только во время войны, когда стал сотрудником доктора Менгеле. Работал с ним в фашистских концлагерях, но для опытов брал не всяких евреев, а только совсем маленьких детей — грудничков. Он пытался повторить свои старые опыты на людях, но…

— Не получилось? — с надеждой спросил Пацак. — Дети все видели нормально?

— Да нет, — сказал Туз. — Получилось, только не совсем так, как ожидал доктор… Катлман вдруг заметил, что дети ведут себя странно… Иногда груднички, когда их только начинали дрессировать в полосатой комнате, и они еще замечали обычные вещи… Иногда дети вдруг вели себя так, будто в комнату внесли неполосатый предмет, — в то время, когда в комнате ничего такого не было, все только полосатое…

— А на что они реагировали? — спросил Пацак.

— Вот и доктор Катлман тоже заинтересовался… Что могут видеть дети в комнате, где он сам и его лаборанты не видят ничего странного?..

— Ты хочешь сказать… — медленно и с натугой, будто пробирался через болото, проговорил Пацак, — что дети начинали видеть что–то… чего не видели сами лаборанты?..

— Не начинали видеть, а все еще видели, — поправил Батый.

— И что это было? — спросил Пацак. — Он выяснил? Туз!

— Он хотел это выяснить, даже начал ставить новые эксперименты… Только однажды утром его сотрудники пришли в лабораторию и увидели, что лаборатория совершенно пуста. Пропал и доктор Катлман, и все дети, над которыми он экспериментировал, все его установки, картотека, все материалы… И как ни искали, ничего не нашли. Все будто в воздухе растворилось.

— Или как в наших коридорах… — прошептал Пацак и гулко сглотнул. — Он увидел что–то, чего не должен был видеть, да? Это они его забали…

Лис хмыкнул.

— Это все замечательно, Туз… Кроме одного: чего этим тайным, невидимым для нас хозяевам жизни, нужно от нас? Чего мы можем дать им такого, чего бы они не могли сделать сами? Чего такого важного они у нас воруют?