Бальзак

Преодолевая отчаянную неохоту — ведь у него не лежит душа к этому делу, — Бальзак принуждает себя заняться театром. Он прекрасно знает, что не рожден комедиографом, что он предназначен создать «Человеческую комедию». Внутренний голос подсказывает ему, что дар его никогда не проявится полностью в драматической форме. Романы Бальзака замечательны не яркими и броскими сценами, а медленными химическими реакциями, взаимоотношениями характеров, их связью с почвой и средой. Он должен писать так же плавно, как течет река, ему необходимы размах и полнота, и не случайно все инсценировки бальзаковских романов не имели успеха. Любой из его образов, перенесенный на ограниченное пространство сцены, кажется неестественным, ибо утрачивает тонкую игру нюансов, логику переходов.

И, однако, сконцентрировав всю свою волю, сосредоточив все свои силы, гений Бальзака, вероятно, и в драматическом жанре доработался бы до мастерства. Но Бальзак вовсе и не думает сконцентрировать всю свою волю и сосредоточить все свои силы именно в этой области. Былые иллюзии времен Рю Ледигьер давно исчезли; мечта Бальзака стать новым Расином или Корнелем давно развеялась. Теперь он рассматривает театр лишь как средство заработать деньги. Для него это только махинация, к которой он холоден и внутренне безразличен, только сделка — с творческой точки зрения такая же, как выращивание ананасов или биржевые фокусы с акциями Северной железной дороги. С полным циничным хладнокровием Бальзак пишет мадам Карро во время своего путешествия в Сардинию: «Если мне не удастся это дело, я очертя голову брошусь в объятья театра».

Для него театр только «последнее средство», обещающее «больше доходов, чем мои книги». С грифелем в руках подсчитывает он, что пьеса, имеющая успех, может принести сто и даже двести тысяч франков. Понятно, он не уверен, что первая же попытка принесет такой материальный успех. Но если писать в год пьес десять-двадцать, то можно с математической точностью высчитать, когда именно вытянешь главный выигрыш.

Сами масштабы подсчета — от двадцати до тридцати пьес в год — показывают, как мало усилий предполагал затратить на них Бальзак. Он намерен швырять свои опусы театрам столь же небрежным жестом, каким швыряют луидор на зеленое поле рулетки, — ведь в игре все решает не достоинство, а случай. Бальзаковская концепция его грядущей драматургической деятельности совершенно недвусмысленна. Самое важное — найти директора театра, с которым удастся заключить возможно более выгодный договор и от которого можно добиться возможно более крупного аванса. Ради этого стоит попотеть. Придется опереться на всю славу своего имени, на всю убедительность своего красноречия, на всю свою изворотливость. Но зато, если это препятствие будет преодолено, останется завершить только второстепенную работу — представить к установленному сроку драму. Впрочем, это уже детская игра по сравнению с геркулесовскими усилиями, которые потребуются, чтобы выколотить десять или двадцать тысяч франков аванса. У Бальзака сотни идей в голове и десятки незрелых опытов в ящиках письменного стола. Итак, следует нанять «негра» — этакого молодого парня, чтобы не слишком дорожился, — изложить ему фабулу, затем пройтись по его писанине рукой мастера, сделав один-два штриха, придать всей пьесе блеск и очарование. Таким способом можно, тратя на каждую пьесу дня три-четыре, преспокойно писать их дюжинами в год, просто левой рукой. Зато правая будет с обычной тщательностью и страстью создавать настоящие вещи — романы.

Задача сфабриковать пьесу, которая непременно принесет сто тысяч франков, кажется Бальзаку до того несложной, что он даже не прилагает особых усилий и, не утруждая себя поисками действительно опытного сотрудника, берет первого попавшегося, совершенно опустившегося забулдыгу. Шарль Лассальи никогда еще не имел дела с театром, и даже самые покладистые критики не способны отыскать у него и крупицы таланта. Никто не может сказать, где Бальзак откопал этого несчастного, жалкого неврастеника, этого рыцаря печального образа, эту ходячую карикатуру, этого унылого субъекта с фантастически длинным носом и растрепанной, в знак мировой скорби, шевелюрой! Быть может, Лассальи попался ему на улице или в кафе. Но как бы там ни было, Бальзак, не наводя никаких справок, поволок свою совершенно потерявшуюся жертву прямо в Жарди и устроил его там как своего гостя и сотрудника, предполагая еще в тот же день начать с ним совместно трагедию. В действительности же начинается комедия — одна из самых нелепых комедий в жизни Бальзака.