Бальзам Авиценны

Федор Андреевич встал, считая шаги, пошел вправо от ложа, но шагов через двадцать решил вернуться – не приведи Бог заплутать или куда-нибудь провалиться. Поиски истины, обещанной Али-Резой, перестали ему нравиться. Отыскав шкуру, он отправился в другую сторону и опять вернулся без всякого результата – стены достичь не удалось. В кромешной тьме трудно определить истинные размеры помещения, но скорее всего он находился в большом зале. Оригинальная спальня, и неплохо бы узнать, кто его угостил сонным зельем, заботливо раздел и уложил почивать, подстелив пушистую шкуру? Сколько он тут провалялся: час, сутки, неделю? Сколько времени прошло с той поры, как он проснулся: час, два или всего десять минут? Тишина и темнота мешали ориентироваться во времени и пространстве, но капитан решил не поддаваться панике. Вряд ли его хотели убить: это давно могли сделать. Он не ощущал ни холода, ни жары, не испытывал голода или жажды. Подождем, посмотрим, не век же странные хозяева заброшенного города храмов будут таиться? Если они появились один раз, то появятся и в другой. Федор Андреевич снова растянулся на пушистой шкуре и закинул руки за голову – интересно, где сейчас Али-Реза? Тоже валяется в темноте нагишом на подстилке?

Незаметно капитан опять задремал, а пробудившись, с удивлением прислушался – опять все тот же далекий мотив флейт и барабанов? Наваждение какое-то, долго еще оно будет его преследовать? Спустя некоторое время звуки музыки стали громче. Справа появилась узкая полоска бледного света: она росла, ширилась, пока не превратилась в освещенный коридор.

Кутергин сел. Примерно в десятке саженей от него стена раскрылась и появились прекрасные девушки с носилками, наподобие портшеза. Всю одежду смуглых чаровниц составляли ожерелья на шеях и браслеты на запястьях и лодыжках. В полном молчании, под звуки музыки они подошли к ложу капитана, подняли его и усадили в портшез. Федор Андреевич не сопротивлялся, хотя чувствовал себя крайне неловко. Девушки не обращали никакого внимания на его смущение. Подняв носилки, они направились в освещенный коридор. Щурясь от света, Кутергин пытался понять, куда его несут, и старался не смотреть на прелести обнаженных девиц, однако те словно нарочно выставляли себя напоказ и томно изгибались, касаясь его то упругой грудью, то крутым бедром с шелковистой кожей, щекотали тело и грудь душистыми локонами. Капитан почувствовал, как в нем разгорелся огонь желания.

Коридор закончился небольшим залом с бассейном из розового мрамора. Девушки опустили носилки, бережно взяли русского под руки и помогли ему спуститься по ступеням в теплую воду. Они тоже вошли в бассейн и принялись мыть Федора Андреевича. Через несколько минут голова у него пошла кругом – девушки ласкали его руками, губами, заставляли глухо стонать от невыразимого блаженства и тут же вновь принимались с упоением ласкать, словно никак не могли им насытиться. Их руки, губы, языки и тела трудились без устали, отдавая все новые и новые ласки, и капитан потерял счет времени в этом упоительном безумии. Он даже не подозревал, что способен до изнеможения отдавать всего себя сразу четырем женщинам одновременно и при этом не знать усталости, но желать их все больше и больше.

Наконец, все утомились, и капитана бережно извлекли из воды, уложили на мраморную скамью и начали массировать, возвращая растраченные силы. Как только одна из чаровниц легонько провела ладонью по его груди, Кутергин вновь весь загорелся и жадно притянул ее к себе. Она охотно уступила, и все безумие повторилось, но теперь уже не в воде, а на широкой мраморной скамье, где, как ни странно, всем хватило места. Может быть, скамья специально предназначалась именно для любовных утех, а не для массажа? Они прекрасно обходились без слов, говоря на языке любви, жрицами которой были прекрасные банщицы, не знавшие жеманного стыда европейских женщин и не ведавшие никаких запретов в искусстве дарить наслаждения. Потом снова в бассейн и на мраморную скамью…