Бальзам на душу

Наконец пришел наш поезд. Встречающие ринулись на перрон. Вместе с толпой мы тоже вышли к поезду. Полицейские, уже не скрываясь, висели у нас на плечах. Мы им тоже надоели до чертиков.

Однако они выполнили свою миссию до конца и не отстали, пока мы не сели в вагон. Но и тогда они все еще нервно продолжали прохаживаться по перрону, поглядывая на окна вагона. Да, славно полковник Карпенко дрессировал свои кадры!

Нам, впрочем, было уже не до них. Теперь настал черед думать, как не пропустить назначенное место и с меньшими потерями покинуть поезд. Зная постоянную готовность Виктора к нештатным ситуациям, я попросила его что-нибудь сообразить относительно отпирания дверей из тамбура – не станешь же просить ключ у проводницы! Хотя это тоже не совсем верно – когда подопрет, приходится еще и не то просить. Но все равно всегда лучше надеяться на свои силы.

На мою просьбу Виктор отреагировал абсолютно хладнокровно. Он не видел тут никакой проблемы – оказывается, в его багаже среди прочих нужных штучек имелся и настоящий железнодорожный ключ. Теперь можно было вздохнуть почти свободно.

Мы сразу договорились не задерживаться в купе. Не стоило лишний раз лезть на глаза людям – мало ли где их потом попросят свидетельствовать? После проверки билетов мы выбрались в тамбур и обосновались там, неотрывно глядя в окна, потому что пропустить переезд для нас было бы сейчас катастрофой.

Между тем за окнами сгущались сумерки. Еще до отхода поезда на перроне вспыхнули фонари, засветились окна в окружающих станцию домах. А теперь, когда за городом как из-под земли выскочили исполинские холмы, покрытые антрацитно-черным лесом, стало совсем темно. Туманно светящаяся змейка поезда торопливо ползла между надвигающимися на нее склонами, словно опасаясь, что в любой момент на нее может обрушиться вся эта неимоверная тяжесть и стереть в порошок.

Казалось, лес карабкается вверх по склонам до самого неба. Возможно, такое ощущение возникало из-за того, что густо засиневшее небо практически сливалось с верхушками старых пушистых елей. Неуютно здесь было, даже страшновато…

Равномерный перестук колес, полутьма за окном и накопившаяся за день усталость ввели меня в какое-то оцепенение, и я даже не сразу среагировала на то, что пейзаж за окном изменился. Если бы Виктор меня не окликнул, боюсь, я еще долго соображала бы, что к чему.

Холмы внезапно отступили, и поезд выскочил в тихую долину, над которой в блеклых небесах плыли мелкие звезды. Я присмотрелась – где-то впереди мелькали яркие электрические огоньки. В руке Виктора появился железнодорожный ключ. Он неуловимым движением отпер замок двери и подмигнул мне.

Еще через минуту стало ясно, что мы приближаемся к железнодорожному переезду. Поезд уже хорошо разогнался – стук колес казался мне просто угрожающим. Виктор решительно кивнул. Я рванула рукоятку стоп-крана.

Меня прижало к стене. По всему составу прошла страшная судорога. Перестук колес сменился пронзительным визгом, грохотом и шипом. А потом наступила невероятная тишина, которая спустя секунду взорвалась криками ужаса и отчаянной руганью. Мы не стали ждать, пока кто-нибудь захочет задать нам парочку неприятных вопросов, открыли дверь тамбура и, сбросив вниз вещи, попрыгали в темноту на насыпь.

Пока в вагонах царила суматоха, мы успели незамеченными отойти от поезда и скрыться за кустами лещины, которая росла под насыпью. Прячась за листвой, мы, не торопясь, зашагали в сторону переезда. Свою часть программы мы выполнили. Теперь все зависело от того, как сдержит слово балагур Барабаш. Ясных представлений на этот счет у нас не имелось, поэтому эмоции наши были пока весьма сдержанными.

Пока мы шли до шоссе, на память мне пришли те, с кого вся эта история началась, – Мария Николаевна Стрельникова и ее незадачливый муж. По сути дела, мы здесь мучаемся по одной-единственной причине – эти люди, которые уже ушли из этой жизни, должны быть отмщены – не в вульгарном, а в высшем смысле этого слова. Справедливое наказание их убийцам – это все, что мы могли сделать для их памяти, и мы не можем от этого отступиться, иначе я просто перестану себя уважать.

С братьями Коробейниковыми дело обстояло немного иначе. Они тоже пострадали, но, увы, не совсем безвинно – алчность и самоуверенность подвели их. Но бросить их здесь было бы слишком безжалостно и неправильно. В общем, все начиналось сначала, и нужно было держаться. Только бы не подвел Барабаш!

Когда мы добрались до шоссе, поезд уже был готов продолжить движение. Мы услышали тревожный свисток локомотива, а потом нарастающий грохот, прокатившийся по всему составу. Из домика у переезда вышел стрелочник и посмотрел туда, где пылали огни локомотива.

Шлагбаум на переезде был опущен, хотя сейчас это не имело никакого значения – поблизости не было ни одной машины. Это нам совсем не понравилось. Мы оба напряженно всматривались в темноту, все больше теряя надежду.