Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

В 13.30 я узнал, что инспектор Гуэн «на задании» (я не осмелился перевести это как «собирается пообедать в маленьком кабачке на улице Панье-Вер или Дю Пон», что, однако, было весьма вероятно). Но когда на вопрос: «Вы по какому поводу?» — я ответил: «Осквернение могилы на кладбище Сен-Аматр», дежурный тут же отправил меня в 27-й кабинет на втором этаже, который вызвал у меня ощущение дежавю, и вскоре я понял причину: это был кабинет Клюзо. Тот принял меня со всем радушием («Каким ветром?..» и т. д.), хотя сначала не понял причины моего визита. Он знал, где я живу, но не связывал это с делом мсье Леонара.

Как только было произнесено имя Бальзамировщика, любезность Клюзо сменилась откровенной веселостью. Он выслушал от меня несколько отзывов о моем соседе — вполне нейтральных или даже положительных, — потом, не отрывая от меня глаз, в которых читалась тайная радость, и выпустив из ноздрей мощный клуб дыма от своей «тосканы», заявил, явно желая произвести эффект разорвавшейся бомбы:

— Ваш… наш «порядочный человек» — ключ ко всем загадкам Оксерра!

Странно было слышать из его уст слово «загадки» применительно к тому ряду дел, которыми он занимался на протяжении последних шести месяцев и о которых множество раз заявлял со всей категоричностью, что они вполне объяснимы и близки к разрешению.

И, подойдя ближе ко мне, словно для того, чтобы избегнуть «посторонних ушей», он дал мне понять, что «исчезновения» были связаны с широко налаженной незаконной торговлей органами, которые брались не только у живых, но и у недавно умерших. Что касается этого последнего пункта — расспрашивал ли комиссар, как и я, сторожа с кладбища Сен-Аматр? — его гипотеза показалась мне правдоподобной.

Разве что Бальзамировщик оказался ни при чем. Это стало нам ясно со всей очевидностью — к моему облегчению и к великому несчастью комиссара, когда тот, включив свой компьютер, принялся меня расспрашивать. Ибо очень быстро, не успел он внести в протокол данные о моем гражданском состоянии и несколько основных сведений о моих профессиональных и личных контактах с подозреваемым, выяснились следующие факты. В понедельник вечером, когда позвонил анонимный свидетель — и автоответчик полицейского управления автоматически зарегистрировал время звонка: 20.04, — Бальзамировщик не мог быть со своим фургоном возле кладбища Сен-Аматр по той простой причине, что в это время он был на улице Тома Жирардена, где я видел его в окно, так же как и означенный фургон, в то время как я сам звонил Дюперронам.

Была и еще одна пикантная подробность, которую мне сообщил Клюзо: то, что мсье Леонара видели карабкающимся по приставной лестнице, это еще ничего, но его видели в компании белокурой женщины!

— Это не в его духе, — возразил я, не вдаваясь в подробности.

Я лишь сообщил, что все три помощника мсье Леонара — мужского пола. Оксеррская полиция задержала одного из них одновременно с Бальзамировщиком: это оказался глухонемой, который из-за своего состояния был почти сразу же освобожден. Кроме того, как я узнал позже, в таком ремесле практически нет женщин — причина (или предлог) подобной ситуации заключалась в том, что нужно обладать немалой физической силой, чтобы перекладывать трупы.

— Здесь только одна странность, — заметил я словно про себя, — что звонивший сообщил совершенно точные приметы и номер фургончика (ведь как раз благодаря этому вы вышли на моего соседа), тогда как в это самое время фургончик стоял перед нашим домом!

Вместо того чтобы выразить мне признательность за это наблюдение, комиссар скорчил еще более кислую мину. Ибо мои показания полностью оправдывали Бальзамировщика. Последний и в самом деле отрицал все, кроме одной детали: его фургончик и в самом деле стоял в тот день возле кладбища, но это было раньше — ему нужно было забрать из граверной мастерской, располагавшейся тут же, огромную плиту из черного мрамора, предназначенную для его «мастерской» (в ее существовании я действительно убедился позже). Именно это обстоятельство, по словам мсье Леонара, позволило ложному «свидетелю», позвонившему в 20.00, разыграть свой мрачный фарс.

— Мсье Ренье, вы полностью разрушили мою версию! — проворчал комиссар после долгого молчания.

Теперь он был в достаточно дурном расположении духа — такой, каким его обычно видели коллеги: непроницаемый и неразговорчивый. В довершение всего его сигара потухла, а спичек не было. Он дал мне перечитать и подписать мои показания, а потом распрощался со мной, даже не улыбнувшись.

Было 14.25. Однако полицейские не торопились, и мсье Леонара освободили только спустя четыре с половиной часа. Клюзо решил сравнить мои показания с показаниями отца Эглантины, который, вернувшись с работы только в семь вечера, к неудовольствию комиссара, подтвердил, что я действительно звонил в указанное время.