Бамбуковая крепость

Вот данные, полученные социологом Дык Уи, для главы средней крестьянской семьи в одной из таких деревень. Немногим более восьми часов в — сутки занимают сон, еда, личная гигиена, 6,4 часа — работа в кооперативе, примерно столько же — труд на личном приусадебном участке и домашние дела, 0,7 часа — передвижение с работы и на работу, на рынок и т. п. Около получаса — отдых перед сном. То, что можно назвать культурным досугом, не превышает двух часов в сутки. Свободное время, как и в старину, посвящается в основном приему гостей и родственников, хождению в гости. Это не только отдых, но и необходимый традиционный ритуал с чаепитием и обсуждением услышанных где-то новостей, трудовых и семейных дел. Новости, а часто и просто слухи, распространяются через этот механизм общения с завидной быстротой.

Вообще, в Нгуенса больше слушают, чем читают. Приемники есть почти у всех. Появились и первые телевизоры, правда пока только у энтузиастов: качество приема центрального телевидения неважное. В деревне действует свой радиоузел, который вещает не только на малые радиоточки (они есть только у желающих), но и на мощные динамики, установленные в каждом тхоне. Утро начинается с громкого чтения газетных и местных новостей, мобилизующих обращений и просто объявлений.

Нгуенса далеко ушла от традиционной общины. Вырос материальный уровень жизни крестьян, растет культурный. Партийный секретарь Нгуен Ван Тиен и председатель кооператива Хоанг Зи Хай гордятся новым двухэтажным зданием школы-девятилетки, которая под стать городским, мечтают о своем кинотеатре, настоящем доме культуры, куда можно будет приглашать артистов из центра. Пока культурный досуг занимает очень немного времени среди трудовых и домашних забот крестьян. А от общей культуры зависит культура быта, культура производства.

У крестьян Нгуенса редко бывает возможность попасть на спектакль столичного и даже провинциального театра. Очень нечасто они бывают в городе, да и то по делам. Но на праздник древнего театрального искусства этой общины собираются люди не только из соседних деревень.

…Челн императора Ле Лоя под заунывную присвистывающую мелодию скользит по водной глади озера. Лицо монарха серьезное, задумчивое. Вот сейчас выплывет черепаха и вручит ему чудодейственный меч, при помощи которого он прогонит китайских завоевателей и освободит страну.

Эта сцена из спектакля кукольного театра на воде. Никто не помнит, с каких пор существует театр плавающих кукол в общине Нгуенса. Театра нет, сценой служит любой из многочисленных прудов, только бы вокруг было место для зрителей. Но в большом темном чулане правления кооператива скрывается в резерве целая армия деревянных кукол, среди которых можно найти изделия прошлого века.

Кукловоды стоят в воде за ширмами и заставляют своих героев с помощью шестов двигаться по поверхности воды. Публика безоговорочно принимает всю условность происходящего и поглощена действием спектакля, скорее не тем, что играют (сюжет обычно классический), а как играют. А ведь способность воспринимать условности театра, смотреть не сюжет, а исполнение, предполагает довольно высокий зрительский уровень.

Не буду называть хорошие зарубежные хореографические коллективы, которые встретили во Вьетнаме больше вежливую, чем восторженную реакцию зрителей. Да и отечественные театры, что ставят спектакли в «европейском» драматическом жанре, только недавно начали пользоваться определенным успехом, в основном у молодежи. «Какой же это театр, где просто говорят, как в жизни?» — спрашивали старики. А тут деревенский кукольный фарс становится захватывающим зрелищем. Гротеск и условность действия, движений, пение, музыка и все, что необычно, отдалено от прозы реальной жизни, — вот чем ценен театр в традиционном представлении вьетнамца.

Крестьяне Нгуенса унаследовали от предков этот плавающий театр и бережно хранят его. Он не уникален. Таких театров много в стране. Спектакли на воде ставятся и в Ханое. Здесь явственно обнажаются глубокие народные корни традиционного вида искусства.

ПОБЕГИ УХОДЯТ В СТОРОНЫ

Между правлением кооператива и домом Нгуен Ню Ханя, прямо у канавы, отделявшей тхон от дороги и скрытой в зелено-фиолетовой мозаике цветущего водяного батата, я обратил внимание на почерневшую от копоти хижину. Точнее сказать, это была не хижина, а черепичный навес.

Под навесом был только один человек рядом с огнедышащей печью: девушка-подросток лет 14–15. Она сидела на велосипеде и размеренно крутила педали. Только они приводили в движение не колеса, несущие седока по дороге, а мехи, подобные кузнечным. В печи полыхало прозрачно-голубое пламя. Поодаль — груда битого стекла и ящик с новенькими стеклянными банками и бутылками.