Домой Саша шел на автопилоте. Его губы все еще ощущали мягкость и сладость неожиданного поцелуя. Он чувствовал недовольство тем, что вел себя глупо и неправильно: не дал Вере понять, что встреча с ней вновь зажгла пожаром чувство, которое он считал давно похороненным. Был уверен, что первая любовь на то и называется первой, потому что за ней неминуемо следует вторая, третья… А была ли у него вторая? А третья? Забелин сейчас особенно остро прочувствовал, что не было у него ни второй, ни третьей… Женщин, конечно, хватало, но никого из них он не любил. Нравились, да… не без этого, но его губы никогда не складывались для слова «люблю», да и женщины никогда для него это слово не произносили. Некоторые, правда, и без красивых речей хотели за него замуж, но он, как только начинал понимать это, исчезал из их жизни навсегда. Он жениться никогда не хотел. Не завидовал ни одному из своих женатых приятелей. Более того, семейная жизнь казалась ему злом. Соединяются двое и начинают изводить друг друга придирками, подозрениями, живут среди склок, измен, пытаются воспитывать детей, которые потом, насмотревшись на папеньку с маменькой, в свою очередь, начинают бесконечно выяснять отношения на семейной кухне, а в перерывах между ссорами – солить на зиму капусту, смотреть бездарные шоу по ящику, пить горькую и изменять друг другу с кем попало.
Саша был уверен, что с Кирой у них сложились самые гармоничные отношения из всех возможных. Вместе они не живут, встречаются в охотку, лишь тогда, когда обоим это нужно, никогда не надоедают друг другу, чем, собственно, и счастливы. Счастливы? Забелин сморщился. Нет, счастьем это назвать нельзя. Несчастьем, конечно, тоже. Они просто сошлись одиночествами, приспособились друг к другу и таким образом существуют. Любит ли его Кира? Наверное, по-своему любит, раз держится за него. Пару дней назад она даже проронила что-то вроде «Я тебя, кажется, уже люблю». Он, Саша, тогда решил не реагировать на это гипотетическое признание. Чего на него реагировать? Он-то точно знал, что Киру не любит. Он привык к ней. Она ему не противна. Не больше. Но до встречи с Верой ему казалось, что это именно то, что ему и надо.
Глава 6
ВЕРА
– Какого черта ты вдруг решил жениться на моей дочери? – спросила Вера, глядя в глаза Кудеярову, набивающемуся ей в зятья.
Боря развалился перед ней в вальяжной позе на велюровом кресле, роняя на его обивку сигаретный пепел. Конечно, он был очень хорош собой. Во-первых, отчаянно синеглаз. Рубашки и футболки он специально подбирал в цвет глазам, чтобы последние выглядели еще ярче. Вот и сейчас на нем была футболка, точно повторяющая тон синевы, струящейся из-под слегка опущенных ресниц, по-девичьи длинных и загнутых кверху. Во-вторых, Кудеяров был пышноволосым жгучим брюнетом, которому пристало бы «носить» карие глаза, но у него были синие. Такая вот, как сейчас говорят, фишка. В-третьих, Боря был сложен как бог: длинноног, широкоплеч, с точеной шеей и красивой формы руками с длинными пальцами. Вера подозревала, что если бы постаралась, то нашла бы во внешности Кудеярова то, что можно было бы продолжать в перечислении: в-четвертых, в-пятых и так далее…
– А почему бы мне, собственно говоря, и не жениться? – томно спросил Боря и вперил в будущую тещу немигающий пронзительный взгляд. – Время пришло. Пора.
– Ты тут на мне свои взгляды не тренируй! – скривившись, сказала Вера, подошла к Боре, вытащила у него из пальцев сигарету и затушила о блюдечко, стоявшее на журнальном столике. – Какого черта ты куришь в квартире? – прорычала она после этого своего действа и удивилась тому, что помянула черта уже второй раз подряд за весьма непродолжительный период времени. Право слово, этот Кудеяров, похоже, имел к чертям самое прямое отношение.
Боря как-то неопределенно хмыкнул, и Вера продолжила:
– Ты же профессиональный альфонс, Кудеяров!
– Раньше вы называли меня жиголо! – Боря расхохотался, обнажив в улыбке прекрасные зубы.
– Это почти одно и то же! Живешь на содержании у женщины и в ус себе не дуешь! Если бы женщиной была не моя Милка, а какая-нибудь другая, я и ей посоветовала бы гнать тебя в шею, но ради дочери я выгоню тебя сама! Собирай шмотки, Боря, катись отсюда и отдай мне ключи от этой квартиры!
Кудеяров сгруппировался в кресле половчее и, убрав улыбку, спросил:
– А вы не допускаете, Вера Алексеевна, что я люблю Милку?
– Конечно не допускаю! У тебя таких Милок как у меня – студентов!
– То есть вы считаете, что никогда не ошибаетесь?
– В данном случае, конечно, не ошибаюсь!
– Хорошо… Но ведь Милка-то меня точно любит!
У Веры потемнело в глазах. Ей очень хотелось взять блюдечко, о которое она только что затушила сигарету, и разбить его о кудеяровскую голову. Боря был прав: Милка любила его без памяти, но она, Вера, не могла позволить, чтобы ее дочь сломала себе жизнь. Такие Бори – вечное женское проклятие.
– Как полюбила, так и разлюбит! – гаркнула Вера. – Не она первая, не она последняя! Поплачет и перестанет!