Вера вдруг поняла, что здесь, в этой квартире, она ничего не решает. Она никогда не сможет доказать дочери, что абсолютно невиновна. Нет, не так… Она не сможет объяснить ей, что хотела сделать как лучше для нее же, а получилось опять – как всегда… Даже более по-свински, чем всегда. И доцент питерского университета Соколова, пройдя мимо дивана, где все еще билась и рыдала Милка, открыла шкаф, достала самое простенькое дочернее платье, быстро переоделась в коридоре и вышла вон из квартиры. Все! Милкино детство наконец кончилось. Она, Вера, больше ничего не сможет сделать для своей старшей дочери. Теперь Людмила будет решать все только сама. Нет, конечно, они с Андреем как родители не откажут ей ни в какой просьбе, но вмешиваться в ее жизнь они, похоже, больше не имеют права. Да, Боря – сволочь! Но пока Милка не наестся этого его сволочизма по самые гланды, все равно не захочет выгнать его поганой метлой. Никто не учится на чужих ошибках и опыте. Опыт нужен свой. Хорошо, что квартира по-прежнему на Андрее, а потому красавчик Боря туда не сможет прописаться никакими силами. Все остальное поправимо. Даже с ребенком, если вдруг Кудеяров осчастливит им их дочь, они Милку прокормят, а потом найдется для нее и достойный мужчина. Их девочка – красавица и умница! Главное – это не унывать!
И все же Вера унывала. Она шла по улице и раздумывала о том, что можно сказать Андрею, чего лучше не говорить. Выходило, что лучше вообще умолчать о посещении Милкиной квартиры, иначе Андрей сотрет в мелкий порошок Кудеярова, а дочь будет считать, что это мать сломала ей жизнь. Да… куда ни кинь – всюду клин. До чего же все вокруг отвратительно! Все? Или не совсем? Что-то лучистое брезжит в уголке ее сознания… Что же? Что? Ах да… Забелин… Забелин? Ну да… именно Забелин…
…Когда она увидела Сашу Забелина с розой у фонтана, ее будто что-то мягко и тепло толкнуло в грудь. Сильно постаревший мальчик из ее детства так крепко сжимал в руках длинный стебель цветка, что один из шипов впился в кожу и уже был окружен рубиновой капелькой. Саша не замечал укола, все его существо сосредоточилось в глазах. Он смотрел на Веру не просто с восхищением, как Серебровский в начале их встречи, а будто хотел вобрать ее в себя целиком, навечно запомнить ее такую, новую, взрослую. В его взгляде была… любовь… Она обволокла Веру прозрачным, мягко светящимся коконом, сразу отгородив от суетности и пыли летнего Питера. Исчезли звуки, окружающее смазалось в размытую, нечеткую картинку. Ясными были только Сашины глаза, источающие любовь. И Вера поехала вслед за этой любовью в его холостяцкую квартиру. Она ревностно, хотя и старалась делать это незаметно, оглядела квартиру. Следы женщины обнаружились только в ванной: женский шампунь и интим-гель. Особенно Веру огорчил этот гель, хотя, казалось бы, огорчаться-то нечему. Взгляды взглядами, а жизнь жизнью. Да и что ей, замужней женщине, до мужского взгляда, пусть даже полного любви. Неизвестно еще, сколько этот взгляд будет ею полон!
– А ты все такая же… – опять сказал Забелин, когда они уселись друг против друга за столиком в его кухне.
– Да ну… – отозвалась Вера, вдруг сильно смутившись, потому что уже давно не ощущала себя той десятиклассницей, которой помнил ее Саша. Если Серебровскому ей хотелось продемонстрировать свою сорокапятилетнюю блистательность, то перед Забелиным она откровенно стыдилась утративших упругость щек, мелких морщинок у глаз, немолодых рук. Ей хотелось как-то прикрыться, спрятаться, чтобы Саша вдруг не разглядел все то, что резко отличало ее от школьницы. Но он продолжал улыбаться такой счастливой улыбкой, будто им по-прежнему было по семнадцать лет.
– Я правду говорю, – отозвался он. – Я тебя такой и помню… всю жизнь помнил…
Вера не могла ему ответить тем же. Она никогда не вспоминала его. А сейчас вдруг почувствовала острую вину за то, что игнорировала его в школе даже тогда, когда они уже по-дружески, всласть болтали вечерами по телефону. Одно дело телефонный треп, и совсем другое – прилюдное приятельство с не слишком популярным молодым человеком. Она – признанная красавица Вера Максимова, и он – длинный, неловкий и смешной Сашка Забелин казались ей несовместимыми в жизни! Тогда она никак не могла себе позволить продемонстрировать окружающим дружбу с ним.
– Прости меня… – сказала Вера и посмотрела на него повлажневшими глазами.
– Да ты что! – легким голосом отозвался он. – Это тебе спасибо! Ты подарила мне такое счастье! Любить – это же так прекрасно! Мне как-то… ну… с тех пор… больше и не приходилось…
Потом они говорили о разном. Вера спрашивала, Саша отвечал. Потом наоборот: он спрашивал, а она отвечала, но толком вникнуть в разговор Вера никак не могла. Ей мешал его взгляд. Не жесткий и раздевающий, который появился у Серебровского к концу их встречи, а теплый, светлый и будто прощающийся. Почему прощающийся? Понятно почему. Она женщина замужняя, и встречаться они больше не будут. Да, но как же ей жить теперь без этого взгляда?