— Да брось ты! Обычная девчонка. Красивая, скромная. Не я, так другой объездит ее. Ей сейчас лет двадцать. А видел ты таких тридцатилетних? Нет! Бабки в глазах мелькают быстрей, чем в счетной машинке, задаром ноги не раздвинут. Опытные патамушта.
— А может, они и становятся такими из- за таких, как ты? Они ж в тебя влюбляются, летят, как мухи на…
— На говно?! — зловеще продолжил неоконченную фразу Нильс.
— Ну сам сказал! Я вообще-то имел в виду пчелы на мед, но вышло не так.
— Ага, оговорочка по Фрейду? Да чтоб ты понимал — у молоденькой девочки должен быть прецедент, эталон, по которому она может мерять других мужиков и не опускать планку. Она должна знать, что чего — то стоит, а не раздвигать ноги перед тем, кто расщедрится только на Бургеркинг.
И кстати, стервозность — это нормальное состояние для бабы. Если она не научится с мужика деньги качать, значит, с нее будут качать внимание, заботу, секс, и она будет соплевытерин и принеси-подай. И получать из подарков будет только дохлые тюльпаны на 8 Марта. Ты этого хочешь для своей киски?
— Я тебе сказал — не лезь! — Демов нахмурился. В словах Нильса была правда, но что-то мешало ее признать. Он понимал, что сначала все по любви… Тут его за горло опять схватила обида, которую он считал уже забытой. Но она, как герпес, поселившийся в организме — стоит упасть иммунитету — и он тут как тут. Он вспомнил Ренату. Наивная, чистая девочка, доверчиво льнувшая к нему. Красивая, утонченная. И куда потом делась ее утонченность и чистота? Или он все-таки не замечал чего-то? Но копаться в этом и бередить душу не хотелось.
— Делай, что хочешь, но если из-за твоих подкатов она будет плохо работать — или посчитает себя фавориткой из-за того, что ты ей присовываешь, — сука, сам сядешь за ее стол и будешь подавать мне кофе!
— Да что ты прямо, как отец! Девчонке нужно набираться опыта, а мне хочется вот такой чистенькой, наивной скромняжки. Ритка у меня огонь, конечно, потому и задержалась. Но она, как виагра, действует только тогда, когда примешь. А, как известно, любые стимуляторы изнашивают. Знаешь, что она вытворяет? Сижу вчера, отчеты проверяю, она напротив в телефоне что-то тычет. А потом берет банан и начинает им играться. Очистила так, что я чуть слюной не захлебнулся. А потом отъехала на стуле, чтоб я видел полностью. Ноги пошире, чем Шерон Стоун раздвинула — прикинь, стерва без трусов ко мне приехала или сняла незаметно! И начала ласкать себя им так, что едва не насаживалась, как на член. А потом раз — и в рот чуть ли не целиком! У меня крышу рвануло так, что не помню, как только я ее не трахал! И по следу банана языком, — поймав волну, Нильс готов был озвучить весь процесс до мелочей. Однако натолкнувшись на предостерегающий взгляд друга, нехотя пригасил градус эмоций.
Глеб скривился так, будто его сейчас стошнит.
— Нильс, иди на хрен со своими интимными подробностями. Ты ж знаешь, все, что касается языком у меня вызывает рвотный рефлекс. Я неандерталец. Женщины любят силу, хозяйскую руку, а те, которые не любят, меня не привлекают.
— Одно другому не мешает, можно и нагнуть, и приласкать так, чтоб звезды в глазах. Все равно ты хозяин положения. Но вот со всеми — поигрались и успокоились. А чтоб крышу сносило от одной мысли об этой одной — этого нет. Я может, любовь всей жизни ищу, — и его серые, с дерзким прищуром глаза мечтательно уставились куда-то вдаль. О том, что касалось его похождений, он мог говорить долго, поэтому Глеб предусмотрительно перекрыл этот фонтан красноречия.
— Ладно, хватит! Ты по делу пришел или потрындеть?
— Потрындеть по делу. Ты не думаешь, что пора в моем «Прогрессе» протестировать систему безопасности? А то вон читал, накрылся медным тазом «Хибины-банк».
— Чего ты, как квочка, суетишься? Нормально у тебя с безопасностью. Срок еще не вышел. Пьем?
— Наливай.
Пока Глеб наполнял бокалы, Нильс продолжал подводить научную базу под свою половую невоздержанность.
— Так вот. Ты тут из себя пастора строишь, а, между прочим, любвеобильность — это признак великой личности. Вспомни Пушкина — сто тринадцать зафиксированных! Наполеон тот же! А у Кеннеди полторы тыщи любовниц известных только! А у меня — то всего…, - Нильс скорчил жалобную физиономию, наподобие Кисы Воробьянинова, когда тот произносил свое эпохальное: "же не манж па сис жур".
— А у тебя нет исследователей биографии, иначе уже б в книгу рекордов Гиннеса попал! — не обращая внимания на закос под персонажа из "12 стульев", отрезал Глеб.
— Эх, ты, друг называется. Я ему о большой и светлой толкую, а он мне тычет в рожу мелкими, безымянными перепихами. Жизнь боль. Я может, в твою Лину уже влюбился. А ты влюбленным козни начинаешь строить.
— Ой, бл. ть, Ромео выискался! Я понимаю, проще «Тополь-М» с траектории свернуть, чем тебя убедить отступиться. Но тогда втолкуй девчонке, что работающая девушка имеет больший вес в глазах мужчины, чем лентяйка. И постарайся сделать так, чтоб она в тебя не влюбилась.
— Спасибо, папочка, за благословение! Я полетел.
Глава 4