Банда

Снимки оказались странные. На всех была изображена часть улицы, снятая сверху, — решетчатый забор, ворота, машина с раскрытым багажником и люди, несущие какой-то груз. На одних снимках они были рядом с машиной, на других уже по ту сторону ворот, на третьем кто-то придерживал ворота…

— Это Первый, — сказал Халандовский, ткнув толстым волосатым пальцем в человека, придерживающего ворота. — А это Голдобов. — Он показал на человека, который стоял у второй половинки ворот.

— А зачем так много снимков? Ведь они одинаковые? — спросил Фырнин.

— Видишь ли, Валя, если взглянуть на них внимательнее, — Халандовский с хрустом свинтил пробку со второй бутылки, — то увидишь, что на одном снимке весна, на другом — осень… И так далее. Вывод простой — круглый год начальник управления торговли подпитывает Первого. Специалистам нетрудно установить, что в этих ящиках, их приблизительную стоимость. Одно время у меня были неважные отношения с Голдобовым, и я решил подстраховаться… И заказал такие вот картинки. Когда дело дошло до разрыва, пришел к Илье Матвеевичу на прием и показал. Он посмотрел и вернул их мне. Молча. Потом подумал и снова забрал. Сказал, что для разговора у него времени нет, что я могу идти. И я ушел. С тех пор у нас вполне терпимые отношения. Он меня не трогает, дань плачу исправно, хотя и не столь щедрую, как другие.

— Дань кому? — Фырнин опьянел, беспричинно улыбался, явно отдавал предпочтение осетрине, но вопросы задавал вовремя и именно те, которые требовались.

— Голдобову. Сам-то он за прилавком не стоит… А жить хочется и ему. Он пробовал договориться с Пахомовым, но… Был грех — женой его попользовался. И Колю заклинило.

— А зачем Голдобову понадобились снимки? Ведь он знал, что у тебя остались экземпляры?

— На случай, если у него испортятся отношения с Первым.

— Но они не испортились?

— Пока нет.

— Ты говоришь — пока…

— Я имею в виду твою деятельность. Ты, Паша, перешел черту. Ты в опасной зоне. Можно сказать… в мертвой зоне. Твой шеф…

— Анцыферов? — опять вставил вопрос Фырнин, не в силах удержаться от уточнения.

— Да, — Халандовский поморщился недовольно и, чтобы как-то сгладить промах корреспондента, наполнил рюмки. — Давайте пригубим, закусим, я кое-что нашел. — Фырнин с удивлением увидел на столе баночку красной икры и два кружка домашней колбасы. — Не взыщите, пища у меня простая. Но здоровая. Завтра утром будете в форме. Поехали. — И он так же, как после первой стопки, прислушался к себе — туда ли пошла «Смирновская». «Смирновская» пошла куда следует, и Халандовский прямо рукой взял круг колбасы. — Налегайте, ребята, на икру, я к ней спокойно отношусь. Что хочу сказать… Защититься от Голда я смог… Но нападать на него… Это не просто рискованно, это опасно. Для жизни опасно.

— И мне не советуешь?

— Как я, Паша, могу советовать… Мы с тобой в разных весовых категориях… Если бы ты поделился новым способом, как сделать миллион, я бы мог сказать что-нибудь дельное… А здесь… То, что это опасно, то, что это смертельно опасно… Ты и без меня знаешь. У тебя сколько трупов в деле?

— Два.

— Если не остановишься, еще будут. В конце концов, Голдобов войдет в твой кабинет чистеньким. С улыбкой на устах. И никак иначе. И не раньше. Твои коварные вопросы будут его только смешить. Не заблуждайся, Паша, на этот счет. Тебя шеф уже отстранил от дела?

— Откуда ты знаешь? — опешил Пафнутьев.

— Предположил, — грустно улыбнулся Халандовский. — Это самое простое и невинное действо… Если не сработает, будут другие. Каждый раз все жестче. По нарастающей. Вы ко мне пришли пешком?

— Пешком. А что?

— Обратно поедете на машине.

— А к чему это? — Фырнин после выпитого не мог ни о чем спросить без широкой простодушной улыбки.

— Несу ответственность за своих гостей. Я только тогда выполню долг хозяина, когда буду знать, что вы в своих постельках и в ваших головах нет посторонних предметов.

— А какие посторонние предметы могут быть…

— Это ты у меня спрашиваешь? — Халандовский посмотрел на Фырнина удивленными глазами, поморгал и снова обратился к кружку домашней колбасы, от которой сумасшедше пахло настоящим мясом, чесноком и прочими полузабытыми вещами.

— Хорошо, Аркаша, скажи вот что… — Пафнутьев помедлил, прикинув количество водки во второй бутылке, помолчал. — Первый у Голдобова на крючке?