Банда

И опять никто не ответил, но на него посмотрели уже с интересом, как на человека в чем-то забавного. Гость явно пренебрегал принятыми нормами общения, не те слова говорил, да и в тоне звучала снисходительность. А должен был проявить зависимость, готовность все стерпеть, чтобы получить в конце концов бутылку. И само слово «водка» вслух не произносится, да еще с такой легкостью. О ней спрашивают как о заветном, о чем и сказать грешно. Сначала одними бровями ты должен вскинуть: «Есть?» Или же произнести нечто незначащее, вроде ни о чем, например: «Ну как?» Да и вопрос задается опять же со смущением и беспомощностью, готовой тут же превратиться в безутешность. А вот так сразу, со ступеньки требовать: «Водка есть?»… Грубо это, безнравственно. Оскорбительно. Мужики от этого вопроса поежились, переглянулись, потупились.

Сознавая все сделанные им оплошности, Пафнутьев вошел в беседку, сел на узкую скамейку, весело глянул на обитателей.

— Ладно, — сказал он, — не будем темнить… Соседа вашего сегодня хлопнули, а мне вроде того, что поручили этим заняться… Тыкаюсь-мыкаюсь, а узнать нигде ничего не могу… Вроде водителем работал, вроде в этом доме жил, вроде жена у него… Дочка где-то… Может, вы чего скажете?

— А чего услышать хочешь? — с какой-то испитой нервностью спросил небритый тощий парень.

— И сам не знаю, — вел свою дурацкую линию Пафнутьев. — К чему подступиться, с какого конца — понятия не имею. Вот и подумал — может, вы чего знаете про этого самого Пахомова? Вы же в этом дворе все знаете… А убили мужика так, что в нашей конторе за головы схватились. Не было такого никогда! Средь бела дня, из двух стволов, на виду всего города… Ошалеть можно.

— Да, гробанули Кольку — будь здоров! — согласился пожилой степенный мужик в спецовочно-синем халате — не то грузчик из соседнего магазина, не то слесарь из ближайшего подвала.

— Главное — узнать, за что! — подхватил Пафнутьев.

— А! — спецовочный махнул рукой. — Какая тайна, никакой тайны тут нет… Вон подойди к подъезду — любая бабка все секреты откроет.

— Ну, бабки — ладно, скажи сначала ты, уж коли давно все известно, — в голосе Пафнутьева прозвучало и почтение к знаниям мужика, и пренебрежение к бабкам, и собственная благодарная заинтересованность.

— Персональным был Колька. Большого начальника возил. Тут надо копать. Говорили ему — брось это дело, запутаешься… Не послушал. И вот, нате вам!

— А здесь, во дворе, он ни с кем не ссорился, морду никому не бил, баб чужих не трогал?

— Не то что не бил, знаться не хотел, — выкрикнул нервный парень с какой-то исступленной обидой. — Ты вот сидишь в беседке? Отвечай, сидишь?

— Ну, сижу, — кивнул Пафнутьев. — И что?

— А он ни разу! Чего ему здесь делать? Бутылку всегда на складе возьмет, начальство в багажнике забудет пару поллитровок, баба в сумочке принесет… На кой мы ему? Какая ему от нас корысть?!

— Тут еще, наверно, и в бабе евойной дело, — проговорил спецовочный. — В Лариске.

— А что баба? — живо повернулся к нему Пафнутьев.

— Та еще баба! — Нервный сплюнул сквозь провал в зубах и отвернулся, словно бы не в силах больше продолжать этот разговор.

— Не понял! — требовательно произнес Пафнутьев. — Что она у него — дура?

— Игривая больно, — негромко пояснил мужик в синем халате. — Понял? Играться, значит, любит. Дошло?

— С детишками, что ли, обожает возиться?

— Ха, с детишками! — воскликнул нервный. — Это уж точно! Только тем детишкам уж паспорта давно повыдавали. А некоторым и о пенсии пора подумать, о заслуженном отдыхе… Такие у нее детишки.

— Круто, — покачал головой Пафнутьев. — Это что же, она с соседями такие кренделя выделывает? Оно вроде бы и ни к чему при таком надзоре, — он кивнул в сторону плотных рядов старушек.

— Какие соседи! — возбуждаясь, закричал парень. — Какие, к чертовой матери, соседи! — Он махнул ладошкой, из которой выпирали тонкие, почти куриные косточки. — Иногда такая машина подкатит к подъезду… Закачаешься! Понял?! Закачаешься.

— «Мерседес», — негромко сказал в наступившей тишине третий мужичок, до того молча сидевший в дальнем углу беседки и вроде не проявлявший интереса к разговору. Был он плотный, со здоровым цветом лица, в клетчатой рубашке с подкатанными рукавами. На следователя взглядывал изредка, но остро, как бы не во всем доверяя ему. «Похоже, механик», — для себя определил Пафнутьев.

— Ты Михалыча слушай! — опять взвился небритый парень. — Он в машинах… Бог, царь и герой. Не нам с тобой чета. Верно, Михалыч?

— Что-то я не видел в городе «Мерседеса», — растерянно тянул свое Пафнутьев. — Надо же, как бывает…

— Зеленый «Мерседес» с перламутром, — негромко проговорил механик. — Цвет… Вот, — он вынул из-под скамейки и поставил на стол пивную бутылку. — Цвет бутылочного стекла — так и называется. И перламутр. Мелкая искра. Модель не новая, ей уж лет десять. Оттуда пригнана, из-за бугра. Из Германии.

— Почему именно из Германии? Может, из Голландии? Оттуда тоже, я слышал, гонят.