Дверь квартиры Пахомовых отличалась от соседних — плотная обивка, перетянутая тонкими стальными струнами, создавала рисунок изысканный, ощущение добротности и недоступности жизни, протекающей в этой квартире. Соседние двери были просто выкрашены коричневой краской, казалось, строители лишь недавно ушли из подъезда.
Нажав кнопку звонка, Пафнутьев прислушался. В квартире стояла полнейшая тишина, потом что-то прошуршало, он явственно почувствовал, что за дверью есть живой человек. Видимо, там колебались — открывать ли, не стоит… Но замок в конце концов щелкнул, и Пафнутьев увидел перед собой хозяйку. И сразу понял — да, это она, Лариса Пахомова. Она не выглядела слишком уж убитой происшедшим. Лишь бесконечная усталость была на ее сером лице.
— Здравствуйте. Вы Пахомова?
— Да.
— А я — Пафнутьев. Следователь прокуратуры. Войду, если вы не возражаете.
— Входите, — сказала она безразлично. И, не оборачиваясь, пошла по коридорчику, свернула на кухню — босиком, в длинном розовом халате, прошитом квадратами, отброшенные назад волосы плескались по спине.
Пафнутьев осмотрелся. Квартира была довольно бестолково обставлена, но все вещи были хорошими. Мелькнула в комнате стенка, сверкнула искорками хрусталя люстра, в кухне высокий холодильник непривычного зеленого цвета. Хороший холодильник. Наверняка там найдется бутылочка минеральной воды…
— Вы уж меня извините, — сказал Пафнутьев, останавливаясь на пороге кухни. — Понимаю, что некстати…
— Да ладно… Ваши уже приходили, тоже извинялись… А потом повезли на опознание.
— Опознали?
— Да, все в порядке, — она улыбнулась, и Пафнутьев понял, что хозяйка слегка под хмельком. — Опознала, — она села на стульчик, втиснутый между стеной и маленьким столиком. Механически передвинула сахарницу, чашку. — Садитесь, чего стоять… В комнате полный бардак, лучше здесь посидим… Чаю выпьете?
— Лучше водички, если, конечно, найдется.
— Найдется. А как насчет водки? — Она в упор посмотрела на него, вскинув тонкие изогнутые брови.
— Можно и водки, но как-нибудь в другой раз. Служба… Прошу простить великодушно.
— Как хотите. А я с вашего позволения пригублю, — Лариса поднялась, вынула из холодильника бутылку нарзана, и Пафнутьев не смог сдержать внутреннего стона.
Вынула и початую бутылку водки, и хорошей водки, отметил следователь, «Сибирской». В продаже такой нет и, наверно, уж не будет. Поднявшись на цыпочки, Лариса взяла с полки два тонких стакана. Пафнутьев заметил — кроме халата, на ней не было ни единой одежки. Откуда-то возникшим в ее руке ножом открыла бутылку нарзана — он завороженно смотрел, как под действием небольшого взрыва рванулись вверх мелкие пузырьки. Наполнив его стакан, Лариса почти столько же налила себе водки. Пафнутьев удивился, но промолчал. Вода оказалась холодной, острой, и он почувствовал, как что-то оживает в нем. Лариса выпила так же спокойно, до дна. И отставила стакан, немного помедлив, словно прислушиваясь к себе.
— Пейте еще, — она поймала стыдливо брошенный на бутылку взгляд Пафнутьева. — Там такая жара… Пейте, я еще открою, если захотите.
— Спасибо. Скажите, Лариса, как вы объясняете происшедшее?
— Чушь какая-то. Не знаю, что и думать. — Пафнутьев внимательно посмотрел на женщину и согласился со всем, что сегодня услышал о ней. Действительно, во взгляде у нее была игра, которую можно было назвать и блудом. Но сейчас все было подавлено горем. Вспомнил слова Ерцева, странные слова… Когда ей сообщили об убийстве, то первое, что она произнесла, было — «убили все-таки…».
— Может быть, у него завелись враги, недоброжелатели? — спросил Пафнутьев.
— Да какие враги! Он же водитель.
— Никто не угрожал ему? Возможно, были какие-то звонки, письма…
— Мне об этом ничего не известно.
— Знаете, о чем я подумал… Ведь для того, чтобы убить водителя, вовсе не нужно устраивать такой фейерверк в центре города. Он бывает в поездках, на дальних дорогах, в стороне от жилья… Там куда удобнее. А тут… Наши просто ошалели от такой наглости.
— Вам виднее. — Лариса добавила себе «Сибирской». — Вам виднее. — И медленно выпила. Но заметил, все-таки заметил Пафнутьев настороженный взгляд, который она бросила на него поверх стакана.
— Говорят, будто Николай Константинович написал какое-то письмо в милицию…
— Письмо? — удивилась Лариса. — В милицию? Мне об этом ничего не известно, — повторила она уже знакомые Пафнутьеву слова. Он частенько слышал именно эти слова во время допросов от людей, которым было что скрывать. — Мы с мужем обычно не касались личной жизни друг друга. — Лариса снова добавила себе водки, сделала глоток.
Пафнутьев начинал понимать — она хотела опьянеть. И весь разговор, все ее слова теряли смысл. Но пока Лариса держалась, отвечала внятно. Увидев на подоконнике тарелку с солеными молодыми огурчиками, Пафнутьев поставил их на стол, как бы предлагая закусить.
— Спасибо, — сказала Лариса. — Вы еще что-то хотели? Торопитесь, а то я, честно говоря, устала… Вернее, опьянела.
— Вы давно были женаты?
— Лет десять… Что-то так.
— Дети?
— Дочка. На Украине, у бабки.
— Школьница?