Банда

— Слушаю, — сказал он негромко, стараясь не разбудить хозяйку.

— Ларису мне, — произнес мужской голос с некоторым недовольством.

— Она плохо себя чувствует… Передать ей что-нибудь?

— Что значит плохо чувствует? И к телефону подойти не может?

— Как вам сказать… Она недавно заснула…

— А кто это? С кем я разговариваю?

— Родственник, я только сегодня здесь оказался, — сказал Пафнутьев чистую правду. — А вы, простите, кто будете?

— Передайте Ларисе, что звонили из Сочи. Она знает. Скажите, что снова буду звонить.

— А вы знаете о несчастье? Сегодня случилось… — Пафнутьев хотел подольше послушать этот хрипловатый властный голос.

— Какое еще несчастье? — спросил мужчина после заминки. — Что вы имеете в виду?

— Дело в том, что убит Коля… Вы знакомы с Колей? Это ее муж… Он работал водителем… Извините, я не знаю вашего имени, как мне вас называть?

— Не надо меня никак называть. Передайте, что буду снова звонить. Вот и все.

— А как ей о вас сказать-то? — прикинулся Пафнутьев круглым дураком.

— Скажите, что был звонок из Сочи. Все.

На том конце провода положили трубку, и Пафнутьев услышал частые гудки отбоя. Но он был доволен этим кратким и вроде бы бестолковым разговором. Многое в нем звучало странно, во всяком случае озадачивало. Человек звонит в чужой дом, а говорит тоном недовольного хозяина. Ему сообщают о смерти знакомого, а он не выказывает ни малейшего интереса. Значит, знает об убийстве, но что-то заставляет его скрывать свое знание… И довольно забавно прозвучало в конце словечко «все». Так закончить разговор мог человек, привыкший работать с секретарем, который выполняет указания, сидит на телефоне, охраняя от разговоров ненужных, от просителей никчемных. Похоже, большой начальник звонил, усмехнулся Пафнутьев. А в Сочи в данное время находится только один начальник, который мог звонить Ларисе Пахомовой в этот день, — Илья Матвеевич Голдобов.

«Ну что ж, Илья Матвеевич, вот мы и познакомились», — подумал Пафнутьев, выходя из квартиры и старательно закрывая дверь. Старушки опять повернули к нему свои вопрошающие лица-подсолнухи и продолжали поворачивать, пока он проходил между скамейками. «С нетерпением жду вашего возвращения с южных берегов, Илья Матвеевич, — продолжал Пафнутьев свой мысленный разговор с Голдобовым. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули и сможете выкроить часок, чтобы ответить на мои невинные вопросы. Заверяю вас, уважаемый Илья Матвеевич, что постараюсь подготовиться к встрече и сделаю все, чтобы наш разговор не оказался пустым. Водителя вашего „все-таки убили“, как выражается его жена, и мне любопытно, какими словами вы сами расскажете о столь печальном происшествии».

Выйдя из затемненного двора на залитую солнцем улицу, Пафнутьев невольно зажмурился, привыкая к свету и зною, а заметив телефонную будку, направился к ней. Она стояла на самом солнцепеке и была настолько раскалена, что к ней нельзя было притронуться. Но автомат, как ни странно, работал, и Пафнутьеву удалось связаться с прокуратурой.

— Леонард Леонидович? — почтительно произнес он, узнав голос Анцыферова. — Рад приветствовать вас в столь солнечный день! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

— Кончай трепаться. Что у тебя?

— Первые поиски и находки. Первые просьбы, Леонард…

— Слушаю тебя! Говори быстрее, у меня мало времени!

— Надо бы срочно установить прослушивание домашнего телефона Пахомовых. Прямо сейчас, Леонард.

— А основания? И потом — зачем? Что это даст?

— Дело в том, что сегодня, может быть, даже в ближайший час или два, жене Пахомова будет звонить Голдобов.

— Выразить соболезнование?

— Возможно. Но он, как мне кажется, скажет и нечто существенное.

— Павел? При чем здесь Голдобов? Он за тысячи километров, ведь не будешь же ты утверждать, что…

— Именно это я и буду утверждать, — твердо сказал Пафнутьев. — Пахомов, расстрелянный сегодня утром в центре города, долгие годы был не просто водителем Голдобова, но и его доверенным лицом, человеком, который знает все его тайные и явные деяния. А жена Пахомова, краса и гордость управления торговли, была, как многие утверждают, любовницей Голдобова.

— И ты этому веришь? — рассмеялся Анцыферов, но как-то напряженно. — Надеюсь, ты не считаешь, что Голдобов стрелял из Сочи, да так метко, что…

— Остановись, Леонард. Ты поступишь так, как считаешь нужным. А я говорю тебе то, что сам считаю нужным. В течение ближайшего часа будет звонок от Голдобова. И я вполне официально прошу тебя установить прослушивание. Ты отказываешь мне, я правильно понимаю?

— Нет. Не отказываю. Но мне нужны основания. Откуда тебе известно, что такой звонок последует?

— Откуда? — Пафнутьев хихикнул в трубку. — Я только что разговаривал с Голдобовым. И он твердо заверил меня, что позвонит.

— Что?! Ты разговаривал с Голдобовым? Зачем? Как?

— По телефону, Леонард. По телефону. Междугородному.

— И что он сказал? — каким-то смазанным голосом спросил прокурор, и Пафнутьев догадался: в кабинете еще кто-то есть.