Банда 5 (сборник)

– Снимал, – грустно улыбнулся Демин. – И не один раз, и не только вас. – Он улыбнулся неожиданной рифме. – А снимал на квартире Равской – ведь там вы обычно заканчивали веселые вечера?

– Ну? – сказала Галя. – Что из этого?

– Так вот, пока вы здесь прощальные тосты произносили, на посошок рюмочки опрокидывали с новыми знакомыми, Татулин там уже пленку в аппарат заряжал и в каморку прятался. Видели в комнате маленькую каморку со слуховым окном? Через это окошко он вас и щелкал. Конечно, выбирал самые интересные моменты.

– Боже! – Лариса схватилась за лицо.

– А может, ошибка? Может, все это так... Наговоры? – Какая-то затаенная надежда прозвучала в голосе Гали, чуть ли не мольба – скажите, мол, ради бога, что все это шутка, недоразумение.

– Снимки найдены при обыске у Татулина, – бесстрастно сказал Демин. – Они сейчас подшиты в деле.

– И там... м-мы? – спросила Галя.

– Да.

– Стыд-то какой, – с трудом проговорила Лариса. – Какой стыд! А ведь нам-то, нам всегда говорила, что давайте, мол, подружки, повеселимся, давайте, подружки, погуляем. Веселились, гуляли... Потом к ней ехали... Утром на такси давала...

– Много? – спросил Демин.

– Тридцатку.

– Многовато... Вам не кажется?

– Это ведь только говорится так – такси... А на самом деле... – Галя замолчала.

– Боже, боже! – стонала Лариса.

– Да хватит тебе! Противно! – жестко сказала Зина. – Распустила нюни! Все ты знала. Все прекрасно знала. С самого начала. Просто тешилась дурацкой надеждой, что все это вроде шуточки, невинные пьяночки, что никто никогда не назовет эти вещи своими именами. Вот и весь нехитрый расчет. Мол, стыдно, когда люди знают, а когда все втайне, то и стыдиться нечего. Сама же говорила мне, что тридцать рублей на дороге не валяются... Говорила? Ну, отвечай, говорила? Наташка в морге, а ты здесь комедию ломаешь?! А если парнишка твой, восьмиклассник, узнает, ты не выбросишься в окно? Ну? Так и будешь тютю-матютю разыгрывать? Наташка мне рассказывала, как Равская ее обмишулила. – Зина повернулась к Демину. – Подсунула ей какую-то работу бросовую на две-три десятки, потом предложила эти же десятки обмыть. Наташка до того времени никогда не пила, быстро опьянела, к ним подсели какие-то итальянцы с тонкими усиками, заказали шампанского, потом поехали в эту конюшню... Наташка еще там хотела в окно сигануть, когда проснулась утром на заблеванном лежаке...

– А зачем вообще Равской понадобилась Селиванова? – спросил Демин.

– Наташка английский знала неплохо... А в этом ресторане на русском редко с кем можно договориться. И потом, она была молодая, красивая, всегда кто-нибудь подсядет.

– А с вами как было?

– Со мной еще проще. Веселье, танцы, машины по ночной Москве, опять эта вонючая конюшня... Ну что сказать – напилась я крепко... Равская ведь не пьет. У нее, видите ли, печень. Ей, видите ли, нельзя. Ей вредно. А нам полезно. Ну, не успела войти, а она мне и бросает... Чего, дескать, стоишь, иди раздевайся!

– Так и сказала?

– Так и сказала. Эти слова до сих пор во мне как заноза торчат. Как осколок. Что, говорит, тридцать рублей не хочешь заработать? А у меня, конечно, веселое настроение, все нипочем, море по колено и так далее. А потом было утро, похмелье, была неделя, когда не знала, куда деться...

– Потом все повторилось?

– Повторилось, – кивнула Зина. – Даже сама не знаю как. С парнем встречалась – разругались, нового не было... Самой вот-вот тридцать, а бабе тридцать – это больше, чем мужику сорок. В общем, жизнь показалась конченой, а тут опять Ирусик звонит и на бабью долю жалуется, давай, говорит, кутнем и всем им покажем, пусть, дескать, все они знают... Ну а когда кутнули и я прихожу к ней в соседнюю комнату – она там лиры пересчитывает, не обманули ли гости дорогие...

– И тридцатку на такси?

– Да, отвалила она мне тридцать целковых.

– А лиры куда девала?