Банда 6

— Что происходит... Ничего особенного.

— Как?! А три трупа?!

— Видите ли, Павел Николаевич... Я сказала «ничего особенного» по сравнению с тем, что здесь происходило постоянно.

— Вы хотите сказать, что трупы в этом доме — далеко не редкость?

— Нет, — она вздохнула, посмотрела в окно, за которым свисали громадные сосульки — снег на крыше подтаивал, погода была прохладная, и сосульки постепенно наслаивались, превращаясь в мощные ледяные столбы. — Видите ли... Наша жизнь здесь, в этом доме, не столь проста, как может показаться. Если хотите, я могу рассказать, почему так получилось. Все, кто здесь живет, даже строители... Находятся в каком-то нервном обострении, какое-то всеобщее взаимное неприятие. Если вы спросите, кто в добрых отношениях друг с другом, допустим, всего два человека... Я не смогу вам ответить. Разве что бомж... Он со всеми был в хороших отношениях... Как мне казалось. И вдруг убийство.

— Думаете, все-таки убийство?

— Павел Николаевич... Мне показалось, что вы не считаете меня круглой дурой.

— Ни в коем случае! — несколько неловко, но с жаром заверил женщину Пафнутьев.

— Спасибо. Мой муж, Вохмянин, взялся доказать всем, и в первую очередь самому себе, что это убийство могла совершить Света. Вы же в это не верите?

— Точнее будет сказать: мне не верится.

— В это никому не верится.

— Мог ли бомж сам повеситься? Мог. А почему бы и нет? Долгое употребление виски на ослабленный недоеданием организм действует совершенно непредсказуемым образом. Какова ваша здесь роль, Катя?

— Хотите откровенно?

— Хочу.

— Вам ведь все равно доложат, но искаженно, завистливо, недоброжелательно... Лучше уж я сама. Официально я жена Вохмянина, телохранителя Объячева. Но мы с ним не живем.

— Давно?

— С тех пор как поселились в этом доме. Потому что с первых же дней мы сошлись с Объячевым. Я была его любовницей, если вас не коробит это слово.

— Не коробит.

— Это хорошо... Сразу возникло много сложностей. Маргарита металась по всем этажам — от подвала до чердака... Это сейчас, после смерти Объячева, она такая тихая, хмельная, снисходительная... На самом деле это фурия. Злобная, ревнивая, хитрая!

— Вы ее не любите?

— Так нельзя сказать. Я ее понимаю. Я произнесла о ней некоторые слова, но это не ругательства. Это диагноз. Дальше — мой муж. Тут все тише, сдержаннее, но опаснее. Объячев вынужден был поселить здесь эту девицу, Свету, чтобы успокоить мужа. Вот, дескать, моя любовница, а уж никак не твоя жена. Мой муж глуп, самоуверен, свиреп, ревнив. Но даже он все понял.

— Он ненавидел Объячева?

— Очень мягко сказано. Он цепенел и начинал бешено ворочать желваками при одном только имени Объячева!

— Но оставался телохранителем?

— А что делать — деньги.

— Объячев знал, как к нему относится Вохмянин?

— Отлично знал.

— Но держал его при себе?

— По многим причинам. Во-первых, он этим держал при себе и меня.

— Вы не возражали?

— Я знала, на что иду, и шла охотно. Если можно так выразиться — сломя голову.

— Любовь?

— Знаете, Павел Николаевич, — Вохмянина отхлебнула из пузатой рюмки хороший глоток виски. — Если это была и не любовь, то что-то очень на нее похожее. Простите за откровенность. Объячева многие не любили, но он был сильный человек во всех смыслах слова.

— Кто его убил? — спросил Пафнутьев прямо и непосредственно.

— Ишь, вы какой лукавый... Так нельзя, Павел Николаевич... Баба расслабилась, выпила, призналась кое в чем, а вы тут же и вопрос на засыпку. Не надо с нами так, Павел Николаевич. Хотите выпить?

— Хочу.

— Ой, какой вы молодец! Обычно, когда спрашиваешь у мужика, не хочет ли он выпить, столько слышишь глупостей, кошмар какой-то! А тут вдруг простое человеческое слово — Хочу! — несмотря на свой рост и вес, Вохмянина поднялась легко, прошла к шкафчику, взяла еще одну пузатенькую рюмку, как заметил Пафнутьев, граммов этак на сто пятьдесят, и тут же налила.

Пафнутьев сделал хороший глоток, в таком обществе невозможно перебирать мокрыми губами и делать вид, что пьешь, — при Вохмяниной такие фокусы не пройдут, это он уже знал.

— Хорошо, смягчим вопрос... А кто мог убить?

— Кто угодно. Без исключений. Маргарита могла ошалеть от ревности и потерять самообладание? Могла. Вохмянин мог? Запросто. Света, даже божья тварь Света, когда обнаружила, что она здесь всего лишь ширма... Маловероятно, но как версия годится, да?

— Вполне.

— А этот наш гость задрипанный... Вьюев! Это же первая любовь Маргариты... Вы об этом знаете?

— Вьюев — первая любовь Маргариты?! — ужаснулся Пафнутьев.

— Да, Объячев в свое время увел ее от него. Он сам мне об этом рассказывал. Бывают среди ночи моменты между мужчиной и женщиной, когда теряют смысл все секреты, тайны. Двадцать лет назад увел у Вьюева Маргариту, а сейчас кинул его тысяч на двести.

— Долларов?

— Конечно, не о рублях же речь. Мог Вьюев озвереть? Я лично сомневаюсь, но как версия годится, да?

— Годится, — согласился Пафнутьев и допил свое виски.

— Добавить? — спросила Вохмянина, потянувшись к бутылке.

— Чуть попозже, — сказал Пафнутьев. — Чуть попозже. А что вы думаете о смерти строителя?