— Прекрасное виски! — с подъемом воскликнул Пафнутьев. — Это, наверное, единственное, что сейчас утешает меня в жизни!
— Закончится — скажите.
— Обязательно.
— Значит, мы договорились насчет моих вещичек?
— Разумеется, Юрий Яковлевич! Здесь не будет никаких проблем! Это я вам обещаю!
— У вас ко мне какие-то вопросы? Ведь я не поверю, что вы пришли, чтобы поинтересоваться моим здоровьем.
— Вопросы, конечно, есть, но, во-первых, я к ним не готов, а во-вторых, больничная палата не место для подобных бесед.
— Очень вам благодарен. — Зазвонил телефон, и Лубовский, прижав трубку к уху, молча вслушивался — кто-то подробно и долго о чем-то докладывал. Лубовский время от времени взглядывал на Пафнутьева, взглядывал будто с каким-то сомнением, из чего Пафнутьев заключил, что разговор идет и о нем тоже. — Странно, очень странно, — проговорил Лубовский. — Ну, что ж, будем думать. — И он, не прощаясь, отключил связь, повернулся к Пафнутьеву: — Значит, мы договорились, Павел Николаевич?
Пафнутьев в ответ лишь прижал руку к сердцу: дескать, не извольте беспокоиться, дорогой Юрий Яковлевич.
— Очень хорошо. Я позвоню вам сразу, как только оклемаюсь. И полностью предоставлю себя в ваше распоряжение. Да и вы к тому времени, надеюсь, будете готовы задавать мне вопросы жесткие, прямые, нелицеприятные. Ведь у вас других не будет, верно?
— Будут, Юрий Яковлевич. Я спрошу вас о здоровье.
— Вот за это спасибо, — улыбнулся наконец Лубовский.
— Хотя, учитывая мощь вашей охраны, — Пафнутьев кивнул в сторону человека с автоматом, который все с той же неотрывностью смотрел за каждым его движением, — ваше здоровье теперь в полной безопасности. У меня не меньше трех раз документы проверяли.
— А! — Лубовский пренебрежительно махнул рукой. — Все это чепуха. Проверки, автоматчики, джипы, помповые ружья... Это годится только против мелкого хулиганья. Бедного Отарика хлопнули из мелкашки, когда вокруг него стояли двадцать чемпионов мира по борьбе, боксу, восточным единоборствам, половина из них была вооружена... А! — Лубовский опять махнул рукой. — Когда за дело берутся серьезные ребята, их ничто не остановит. А все эти кодовые замки, цифровые наборы, стальные двери... Это против ссыкунов, которые ходят в подъезды помочиться.
— Юрий Яковлевич, — подал наконец голос охранник. — Ну, что ж вы так про нас... Не такие уж мы и слабые, не такие уж и бестолковые...
— Да? — быстро повернулся к нему Лубовский. — Скажи тогда мне, ответь на такой вот вопросик... Почему я здесь? Почему я лежу на этой вонючей койке, дышу этими больничными испражнениями? Почему я перебинтованный?
— Случается, Юрий Яковлевич...
— Вот и я о том же! Павел Николаевич... Будем прощаться. Я надеюсь вернуться в свой кабинет через несколько дней. Вам позвонят. Вы будете в курсе.
— Выздоравливайте, Юрий Яковлевич. — Пафнутьев поднялся, махнул приветственно рукой и направился к двери.
— Простите за назойливость, Павел Николаевич, но я на прощание еще раз напоминаю о моем имуществе, если позволите так выразиться.
Не отвечая, Пафнутьев лишь сделал рукой успокаивающий жест — дескать, не беспокойтесь, дорогой Юрий Яковлевич, все будет в порядке.
— Да, — Пафнутьев вернулся уже от двери. — Хотел спросить... Может быть, вы кого-нибудь подозреваете? Кто мог такой гостинец подложить под вашу машину?
— Понятия не имею! — быстро ответил Лубовский, чуть быстрее, чем требовалось, даже с поспешностью. И Пафнутьев понял — есть подозрения у Лубовского, есть. Может быть, он даже знает, кто организовал взрыв. И за что — тоже знает.
— Последнее время не было угроз, требований, шантажа?
— Что вы, Павел Николаевич! Шантажировать можно фирму, у которой личико в пуху, которая нарушает законы, не платит налоги, замешана в сомнительных операциях... Вот такой можно угрожать. А мы чисты. — Лубовский улыбнулся широко и неуязвимо.
— Возможно. — Пафнутьев снова повернулся к двери.
— И еще, Павел Николаевич... Мы, конечно, и сами внимательно изучим все обстоятельства покушения. Постараемся разобраться и принять меры.
— Сами?
— Да, Павел Николаевич.
— Не прибегая к помощи правосудия?
— В этом, как мне кажется, просто не будет надобности.
— И ваш ответ будет адекватным?
— Совершенно верно. — Лубовский уже не улыбался, говорил жестко, даже с вызовом, будто сознательно провоцировал Пафнутьева. — Вы правильно выразились — адекватный.
— Ваши слова наводят на размышления.
— Я к этому и стремился.
— Рад, что у нас состоялся этот разговор.
— Благодаря этому разговору мы с вами сохраним друг для друга уйму времени. Нам не придется тратить его на пустые слова, вежливые обращения, бесконечные хождения вокруг да около. Я внятно выражаюсь?
— Вполне.
— Мне звонил президент, — продолжал Лубовский. — И выразил свои сожаления по поводу случившегося.