Банда

— Нет уж, хватит. Слишком хорошо — тоже нехорошо.

Город был пустынным, редкие прохожие торопились к трамвайным, автобусным остановкам. Жара еще не навалилась душно и потно. В центре им встретились две поливальные машины — сильные струи воды сметали с улиц следы ночной жизни.

— Направо и во двор, — сказала Лариса. — Все, приехали. Я благодарю вас за эту прекрасную поездку! — она улыбнулась. — Всего доброго!

— До скорой встречи! — попрощался водитель.

— А вот этого, боюсь, не будет.

— Жаль! — он помахал рукой, когда она оглянулась с крыльца. — Очень жаль.

И черная “Волга”, хищно скользнув через двор, выехала на простор широкой улицы. Через полчаса она снова въезжала на дачу генерала Колова. Солнце поднялось выше и теперь его лучи пробивались не через доски забора, а сквозь колючие ветви сосен.

А Лариса, войдя в сонный еще и гулкий подъезд, открыла почтовый ящик, положила туда пистолет, прикрыв его газетами, снова заперла. Теперь сквозь дырочки железной дверцы был виден только газетный шрифт. Стараясь не задерживаться, она, никем не замеченная, скрылась в квартире. “Можно считать, что ночное приключение закончилось вполне благополучно, — подумала Лариса. — Без жертв. А вообще-то, смотря что называть жертвой”.

.У Заварзина были свои представления о жизни и он им неуклонно следовал. Касалось ли это женщин и их повадок, общественных нравов, капризов начальства — обо всем он имел мнение, хотя сам часто об этом и не догадывался. Но когда приходилось принимать решение, оказывалось, что он прекрасно знает, как поступить, у него есть понимание событий и опасностей, которые могут ему чем-то угрожать. Получив повестку, он почесал затылок, хмыкнул под нос, шало глядя на Андрея, хмуро стоявшего перед ним, и, наконец, кивнул.

— Скажи своему приятелю Пафнутьеву, что я приду.

— Приятелю?

— А что, разве вы незнакомы?

— Да вот вчера познакомились.

— Очень полезное знакомство, — одобрил Заварзин. — Такие встречи ценить надо. Люди платят большие деньги, чтобы обзавестись связями, а тебе даром дается.

Андрей отошел в гараж, занялся каким-то делами, а Заварзин бухнулся на сиденье “мерседеса”, захлопнул дверцу, но так и не сдвинулся с места. Вынув скомканный листок бумаги, еще раз вчитался во все предупреждения, пояснения, потом вышел из машины и поднялся в контору.

— Что ты думаешь по этому поводу? — спросил он Подгайцева, протянув повестку. Тот бегло взглянул на нее, пожал плечами.

— Надо идти.

— Думаешь, надо?

— Зачем светиться, доводить дело до скандала.

— Может, протянуть время?

— Лучше сходить, поговорить, узнать чего он хочет, чем интересуется... А уж потом можно и слинять, если что-то серьезное.

— Тоже верно... А вдруг возьмет подписку о невыезде?

— Ну и что? Возьмет и пусть тешится. Если нет ничего серьезного, можно и не уезжать, а если что-то вынюхал, все равно придется когти рвать.

— Михей, уже вынюхал! Они засняли все рубчики на колесах Андрея. Он уже у них на крючке! Ты понял?!

— Саша... Послушай меня... — Подгайцев сидел, сутулившись, в углу. — Я не хочу ничего советовать. Это опасно — советовать. Тем более тебе. Но если ты спросил мое мнение, то скажу. Если Андрей действительно влип, то влил Андрей, а все мы с тобой. Ему отвечать, какие у него колеса, те эти колеса побывали, где следы оставили... А Андрей будет молчать.

— Ты уверен?

— Ему только нужно шепнуть пару слов о его девочке. И все. Дескать, в случае чего, девочка наша будет, общая. Кольнем ее раз-другой и отвыкнуть уже не сможет. Сама за нами бегать станет. И он будет молчать, как могила. Больше скажу — он на себя все возьмет и отсиживать пойдет, сколько бы ему ни дали.

— Что-то в этом есть, — с сомнением проговорил Заварзин. — Что-то есть...

— Единственный человек, на которого можно положиться — это Андрей. Другие могут дрогнуть, потому что у них есть возможность вывернуться, хотя и они... Но Андрею уже не выбраться. Ему сейчас что угодно поручи и он выполнит. Но с ним надо поговорить.

— И задание ему нужно подобрать, — сказал Заварзин.

— Можно подобрать, — согласился Подгайцев. — Можно и повременить... Это уже не имеет слишком большого значения не имеет. Но об этой я еще подумаю. А по повестке схожу, так и быть. Схожу.

И говоря это, Заварзин уже знал, когда пойдет, что скажет, и во что будет оцет. Он полагал, что знает категорию людей, к которой относил следователя, и был уверен, что за их силой, возможностями, властью стоит самая обыкновенная завистливость — они не могли пить, что хотели, спать с кем хотелось, надеть на себя то, о чем мечтали. Но все это мог Заварзин.

И когда он сидев перед Пафнутьевым, на нем был просторный великоватый пиджак, создававший ощущение легкости, свободы, удобства, просторные брюки, мягкие кроссовки. А на Пафяутьеве все выглядело тяжеловато, ему было жарко, неуютно в кабинете, за этим маленьким поскрипывающим столом.

— Мне передали вашу пометку, — Заварзин положил на стал скомканный листок бумаги. — И вот я здесь.

— Очень рад.

— Честно говоря, я не совсем понимаю, чем привлек ваше внимание, зачем вообще понадобился.