Банда

Ехали недолго, остановились на какой-то площадке с разбитым асфальтом и дальше пошли пешком. События последних дней приучили Заварзина к осторожности, теперь он избегал ставить свой “мерседес” возле тех домов, куда приезжал, а последний квартал старался пройти пешком.

— Сюда, — сказал Заварзин и первым вошел в неприметный подъезд, привычно отодвинув сорванную с петель дверь. Вместо стекол в нее были вставлены фанерки, вырезанные из овощных ящиков, вместо ручек зияли дыры, будто кто-то пытался открыть эту дверь с помощью бульдозера. Весь потолок был усеян черными пятнами, словно подъезд постоянно подвергался какому-то дьявольскому обстрелу. Но все было гораздо проще здесь тешились шаловливые ребята. Юные, непотревоженные мозги это забавляет, и потом приятно вот так безнаказанно напомнить о себе. Это же чувство толкает юношей и девушек к обрезанию телефонных трубок, вспарыванию сидений в автобусах, битью окон в проносящихся электричках, снятию глушителей с мотоциклов. И все вместе создает ощущение, что город захватили не то марсиане, не то мощная десантная группировка враждебной державы.

Заварзин открыл дверь, исцарапанную гвоздями точно так же, как были изуродованы все остальные двери, и вошел в квартиру.

Андрей с любопытством огляделся.

Полутемная, тесная прихожая с замусоленными обоями и слабой лампочкой под пыльным светильником из крашеного стекла, тряпичная дорожка, картинка в засиженной мухами рамке — не то “Незнакомка”, не то “Три богатыря”, не то “Медведи в сосновом лесу” — все эти картины смотрятся на удивление неразличимо. В единственной комнате Андрей увидел диван с накидкой и большой стол из прессованной стружки, сдвинутый к окну. В комнате стоял полумрак, поскольку плотные шторы не пропускали солнечного света, и только узкая щель напоминала, что за окном ясный день.

Еще раз окинув взглядом комнату, Андрей утвердился в своем подозрении — квартира нежилая. В ней, наверно, кто-то прописан, числится здесь и не забывает напоминать соседям о собственном существовании.

— Как гнездышко? — спросил Заварзин. Он сдвинул с дороги стул, отдернул штору, обнажив немытое окно.

— Ничего... Жить можно. А как это понимать? — спросил Андрей, показывая на полосатый несвежий матрац, лежащий почему-то на столе.

— Не все сразу, дорогой. Не все сразу. Скажу только — здесь нет ничего случайного, никто по пьянке на этом столе не спал, а матрац приготовлен для тебя.

— Даже так? Кому-то было известно, что я здесь буду?

— Конечно.

— И ты знал?

— А куда же тебе деваться? Я как увидел твою девочку в нашей конторе той ночью, помнишь? Так вот, увидел и сразу все понял.

— ,Что же ты понял?

— Мне стало ясно, Андрюша, что отныне никуда тебе от нас не деться. Но не будем об этом... Подойди сюда, — Заварзин подозвал его к окну. — Что ты видишь?

— Ничего особенного... Город.

— Правильно. Ты находишься на четвертом этаже. Перед тобой сквер. Вон там разворачивается трамвай, причем со страшным скрежетом. И во время разворота люди на расстоянии ста метров не слышат ничего другого. Только скрежет. Все они в это время смотрят на красный трамвай и ждут, когда же он закончит свой идиотский разворот, от которого все переворачивается внутри. Теперь смотри на этот сквер. Посередине клумба с прекрасными цветами...

— Вижу.

— Молодец. А чуть правее, в просвете между деревьями, скамейка голубого цвета. Видишь?

— Вижу.

— Сейчас на ней никто не сидит. А завтра, ровно в двенадцать часов дня на эту скамейку сядет человек в пиджаке и брюках грязно-серого цвета. Ты уже имел счастье общаться с ним.

— Следователь?

— Умница. Ты в это время будешь лежать вот на этом стеле, на этом матраце. В руках у тебя будет прекрасная штуковина с оптическим прицелом. Стрелять умеешь. Ты делаешь один выстрел, ставишь винтовку вон в ту кладовочку и спокойно уходишь. И мы в расчете.

— А если не соглашусь?

— Согласишься. По многим причинам. Первая — твоя девочка. Ты ведь не хочешь ее потерять? А мы вынуждены будем принять к ней меры, чтобы сохранить дисциплину в наших рядах. Вторая причина — ты на крючке. Ты же убийца, Андрюша! Тебе спасаться надо. И самое главное — я привел тебя сюда, рассказал о нашей невинной затее... И если все сделаем сами, то тем самым отдаем себя в твои руки. А мне бы этого не хотелось.

— Но тогда я отдаю себя...

— Нет, не отдаешь. Ты уже у меня в руках.

— И мы в расчете?

— Клянусь!

— А почему ты хочешь, чтобы это сделал я? Зачем еще одного человека впутывать?

— У тебя такие дела хорошо получаются. И потом... Мне кажется, ты сам искал способ расплатиться за доброе отношение... Смотри — идет трамвай. Слышишь скрежет? Это здесь, на четвертом этаже, в ста метрах от поворота... А какой ужас там, на перекрестке!

— Я никогда не стрелял с оптическим прицелом. Заварзин прошел в коридор, открыл дверцу встроенного шкафа, вынул винтовку, причем, она оказалась гораздо меньшего размера, чем ожидал увидеть Андрей. Над стволом действительно красовалась черная труба прицела с линзами, сверкнувшими зловещим фиолетовым блеском. Заварзин любовно погладил винтовку, щелкнул затвором, протянул Андрею.