Банда

Андрей перебежал через дорогу и прошел во двор пятиэтажного дома, из которого завтра ему предстояло стрелять. Вошел в подъезд, медленно поднялся на пятый этаж, осмотрелся. Сделанный в полотке лаз был закрыт металлической дверью. Хотя к раме были приварены петли, замка он не увидел. Спустившись вниз, зашел в соседний подъезд, потом еще в один и, наконец, в пятом или шестом нашел то, что искал — тяжелую лестницу. Не раздумывая, он отнес ее в первый подъезд и повесил на пустующие крючья между четвертым и пятым этажами. Такие лестницы должны висеть в каждом подъезде. Никто не остановил его, никто не обратил внимания.

Уже спустившись во двор, остановился. Что-то озадачило его. Подобрал во дворе толстую рейку от какой-то упаковки, снова поднялся на пятый этаж. Уперев планку в квадратную дверь на чердак, с силой надавил на нее. Дверь поддалась. Значит, не была завалена, значит ею можно пользоваться. После этого перешел в крайний подъезд с другой стороны — и здесь дверь поддалась.

Когда мать открыла дверь, он поразился, словно впервые увидел ее возраст.

— Славно тебе, Господи, — проговорила она. — Пришел...

— А ты уж и не надеялась?

— Да как тебе сказать, — мать тщательно запирала замок. — Не знала, что и думать... У тебя ничего не случилось?

— Да вроде... А почему ты спрашиваешь?

— Не знаю... Почему-то подумалось, почему-то спросилось...

Андрея опять резанули маленькие открытия — ее возраст, беззащитность, готовность принять сына таким, каков он есть. Если раньше она пыталась что-то в нем исправить, что-то улучшить, то теперь этого не было.

— Мне никто не звонил?

— Света звонила... Что-то давно ее не видно... — проговорила мать как-то неловко, словно позволила себе заглянуть в недозволенное место. — У вас все в порядке?

— Можно и так сказать.

— Андрюша, ты что-то не договариваешь?

— Ты спросила, все ли в порядке? Отвечаю у нас с ней все прекрасно.

— А на работе?

— И там. Более или менее.

— Есть будешь?

— Как скажешь, — Андрей понимал, что ей хотелось усадить его за стол, накормить обедом. И хотя есть не хотелось, он все-таки сел. Потом вышел во вторую комнату, вынул из книги несколько тысячных бумажек и, вернувшись на кухню, положил их на стол. — Возьми... Авось сгодятся.

— Боже, откуда столько?!

— За два месяца заплатили... У них не всегда деньги есть, часто задерживают... Вот и дали сразу.

— А у тебя-то осталось?

— Да. На бензин есть.

Андрей не помнил, как пообедал, не смог бы наверно сказать, что ел, и осознал себя лишь за своим столиком — просматривал письма, записки, телефоны и сбрасывал в корзину все лишнее, ненужное. Вынув из-под бумажной подстилки в ящике сберегательную книжку, он положил ее сверху, чтобы мать могла найти сразу. Его охватило желание закончить все дела, подчистить свое пребывание на земле.

— Да! — воскликнул он, увидев в дверях мать. — Я пообещал свой мотоцикл Николаю!

— Какому Николаю?

— Привет! Двоюродному брату! Если объявится — скажешь, что мотоцикл может забирать.

— А сам как же?

— А! — Андрей вскочил, вспомнив, что звонила Света. (?на оказалась дома. — Ты звонила?

— Да, хотела убедиться... Ничего не отменяется?

— Все остается в силе. И даже более того.

— Я уже собралась. Тут родители пришли, сейчас пробегусь по магазинам я... Хлеба куплю, молока... И все'.

— Света, я очень тебя прошу — не тяни!

— Будь спок! — и она положила трубку. Горькое чувство охватило Андрея. Он прощался. С домом, с матерью, со Светой, прощался с самим собой. Он знал, что завтра его не будет, не будет того, кем был сегодня. И заранее разрывал отношения с собой сегодняшним. Искоса поглядывая на спину, видел в дверях мать — она наблюдала за ним, не говоря ни слова.

— Послушай, — спросил Андрей, — помнишь, у меня был тубус для чертежей? Толстая такая черная труба, а сбоку ручка?

— Посмотри на антресолях... Там твои рисунки лежат. Я как-то собрала их, все свернула, в эту трубу и засунула.

Андрей приставил кухонную табуретку, забрался на нее и через минуту спрыгнул на пол, держа в руках тубус. Когда-то он ходил в изостудию, рисовал кувшины, пластмассовые овощи, а как-то руководитель студии привел на занятие девушку, и Андрей был потрясен, подавлен, когда натурщица, раздевшись донага, спокойно поднялась на подставку. Студийцы тоже были в легком шоке, расходились, возбужденно разговаривая о чем-то постороннем — это были молодые ребята, вчерашние школьники и многие из них вообще впервые видели голую женщину. Все это вспомнилось Андрею, когда он освобождал тубус от старых рисунков. Мельком пролистнув их, нашел и ту девушку, — на ней задержал взгляд чуть подольше. Завернув рисунки в газету, сунул за шкаф. А вот тубус осмотрел внимательнее, проверил замочек, хорошо ли укреплена ручка, плотно ли прилегает крышка. Все действовало, все было в порядке, а то, что тубус оказался исцарапанным, в разноцветных пятнах, оставшихся со времен художественной студии, не смущало.

— Уж никак снова решил заняться рисованием?

— К тому идет, — усмехнулся Андрей.

— А что, у тебя неплохо получалось, — мать поняла ответ; сына — на этот раз совсем не для рисунков понадобился тубус.