Банда

— Разумеется, — улыбнулся Сысцов. — Но уровень наших заблуждений соответствует нашей сущности. А теперь — пошел вон!

— Ну, знаете... — вскочил Голдобов. — Ну, знаете...

— Пошел вон, — проговорил Сысцов с легкой усталостью. И именно эта прозвучавшая в его голосе искренняя усталость, более всего потрясла Голдобова. Ярость, презрение, злость — все было куда менее опасно, нежели этот вырвавшийся вздох. Словно все решения приняты, приговоры вынесены и говорить больше не о чем. И самое лучшее, что он смог придумать в эти секунды, это гневно схватить свой чемоданчик и выйти из кабинета, печатая шаг. Он хотел, чтобы его шаги прозвучали дерзко и громко, но ковровая дорожка погасила их вызов, он хотел было хлопнуть дверью так, чтобы посыпалась штукатурка, но маленький стальной рычажок прикрыл дверь мягко и неслышно.

А Сысцов, уже без улыбки посмотрев вслед прыгающим от оскорбленности ягодицам Голдобова, поднял трубку, набрал номер генерала Колова и с той же усталостью произнес:

— Зайди.

И положил трубку, не дав себе труда даже убедиться, что его поняли. Сысцов знал, что именно такое приглашение заставит генерала прибыть через несколько минут. И Колов вошел через пять минут, слегка запыхавшийся, что можно было объяснить и спешкой, и пониманием важности вызова. Сысцов молча показал ему на стул у приставного столика. Генерал сел, стараясь не громыхнуть нечаянно, успокоить учащенное дыхание. Впрочем, вполне возможно, что он опасался дыхнуть на начальство коньяком. Сысцов прекрасно все понял, даже не подняв глаз.

— У меня был Голдобов, — сказал он негромко. — Этот человек полностью потерял чувство реальности.

— Иван Иванович, я всегда говорил...

— Помолчи. Его наглость, его хамство... Переходят всякие границы. Он угрожал мне.

— Как?! — вскочил Колов.

— Сядь. Он становится опасным человеком, тебе не кажется?

— Я всегда говорил...

— Он становится очень опасным человеком, — повторил Сысцов, глядя Колову в глаза. — На нем многое висит... И он на многое может пойти.

— Не посмеет!

— Посмеет... От страха за свою шкуру.

— Не успеет, — решительно заявил Колов.

— Хорошо бы, — проговорил Сысцов. И повторил, — Хорошо бы.

Колов не решался прервать высокую задумчивость, а Сысцов, похоже, не собирался произносить еще что-либо, полагая разговор оконченным. Многолетняя власть научила его не быть многословным, больше доверять непроизнесенным словам. Подчиненные всегда идут гораздо дальше, когда им предоставлено право додумать желание руководства. Колов тоже не был новичком в этих коридорах. Поначалу он не понял заминки Сысцова, испугался своей догадки, потом засомневался. И чтобы еще раз проверить себя, спросил:

— Я пойду?

— Да-да, конечно, — спохватился Первый, как бы прося извинить его забывчивость.

* * *

На следующее утро Андрей проснулся с ощущением беды. Он не сразу вспомнил события вчерашнего дня, но беспокойство навалилось сразу, едва открыл глаза. Он лежал на сене, сквозь дырявую крышу сарая пробивались слепящие солнечные зайчики, издалека доносились безобидные деревенские звуки — крик петуха, лай собаки, голос человека, озабоченного чем-то простым и естественным. И постепенно в его сознание начали просачиваться состоявшиеся события. Через несколько секунд он вспомнил все. Пафнутьев на скамейке, скрежет трамвая, гонка на мотоцикле, несколько часов на крыше дома... И нежный спуск курка этой черной штуковины. Протянув руку, Андрей нащупал холодный ствол винтовки. И только тогда проснулся окончательно. Он понял, что все произошло всерьез и навсегда, что вернуть ничего нельзя, да он и не хотел ничего возвращать... Ощущение несчастья было связано не с происшедшими событиями, его тревожили события предстоящие. “Света!” — неожиданно вспыхнуло в сознании, и он вскочил. Она давно должна быть здесь.

Андрей выбежал из сарая в надежде, что Света уже дома готовит завтрак, но тут, же остановился — на двери висел замок. И ведро, которое он поставил вчера на крыльце, стояло точно в том же положении — за прошедшую ночь никого здесь не было. Что-то случилось, значит что-то случилось. И Андрей начал действовать так, словно заранее все обдумал, прикинул все обстоятельства и возможные опасности.

Прежде всего спрятал винтовку — засунул в щель между бревнами и крышей сарая, забросал сеном. Винтовка ему уже была не нужна. Заварзин дал всего один патрон. Дальше — мотоцикл. Найдя канистру в углу сарая, Андрей наполнил бак так, что бензин потек по крутому красному боку. Оттащив канистру на место, Андрей занялся номером. Его нужно было изменить, ездить со своим номером он уже не мог, на любом посту его могли остановить.

Взяв черную изоляционную ленту, он из тройки сделал восьмерку, из десятки ноль, а из ноля — шестерку. Набрав в пригоршню пыли, сыпанул на номер, чтобы не выглядел слишком уж свежим и, отойдя на несколько метров, придирчиво осмотрел.

Странное чувство охватило его. Андрею показалось, что изменился не только номер мотоцикла, но в чем-то изменился он сам, что он уже не тот, кого люди знали до сих пор, теперь это совсем другой человек, да и человек ли...