Банда гиньолей

Я не сомневался в том, что нас арестуют. Если бы я сбежал прямо сейчас, бросил его одного с его платьем, моей салфеточной тарелочкой, его прилюдным самообнажением, манией изображать факира, он, вероятно, тоже не вернулся бы в уайлденский дом, а стало быть, Вирджиния осталась бы и одиночестве, совершенно одна в обществе дяди с его причудами. Ох, как несладко ей пришлось бы! Уж он показал бы ей, где раки зимуют, а в придачу попотчевал семейным хлыстиком! Как пить дать!

Этого никак нельзя было допустить.

А, черт! Пойду до конца, пусть разорвут меня на куски! Плевать!

— Что ж, старина, где наша не пропадала! — говорю ему. — Только поторапливайся! У нас не более часа в запасе! Что ты намерен делать? Может быть, лучше вернуться? Представляешь себе, в каком виде мы все бросили? На антресолях ничего не убрано! Все инструменты раскиданы! Можешь себе представить, как ярится дядя! Какой крик стоит в доме! Просто слышу его голос! А уж какую трепку он задаст малышке! Нет, так не годится!

— Так иди, тащи ее в постель! Убирайся, раз не хочешь мне помочь!

— Да нет же, хочу! Только давай поскорее! Что, не решился? Идем же, или ты остаешься?

Он бросил взгляд на посетителей, на улицу, на праздношатающихся по Вильерс-стрит.

— Еще десять минут, — решительно заявляет он, наконец. — Заткнись и делай, что я скажу!

— Ладно, согласен, слушаю тебя, только постарайся управиться так, чтобы нам вернуться к одиннадцати!

— На пожар, что ли?

— Вроде того!

Он так и не посвятил меня в свой замысел. Собирается плясать перед публикой, подбирая брошенную мелочь? Я поставил вопрос напрямик.

Он глянул на меня, сокрушенно этак покачал головой и молвил:

— Эх, без размаха ты человек! Ничего-то ты не смыслишь в испытаниях…

Расплатившись, он пошел к выходу, я за ним. Нас провожали аплодисментами. Было, вероятно, около половины одиннадцатого… Уже в начале Стрэнда околачивалось немало полицейских… Обратил на них внимание походя — как раз их время, смена караула в Уайт-холле.

— Поторапливайся! Не знаю уж, что ты задумал, а только не хотелось бы, чтобы меня узнали девочки на Трафальгарской площади, Каскадова конюшня… Лучше было бы избежать этого…

Он как раз направлялся в ту сторону. Мы пересекли площадь из конца в конец, проследовали в трех шагах от Нельсона. По счастью, тот не поднял головы, целиком поглощенный своим художеством. А между тем Состен бросался в глаза. Его сопровождали прохожие, солдаты, решившие, что имеют дело с ряженым, нанятым для заманивания людей в армию, ожидавших, что вот сейчас, взобравшись на ящик из-под мыла, он произнесет речь… Скорее всего позади Национальной галереи, где в те времена, как и в Гайд-парке, толковали под открытым небом о делах такого рода…

Но он идет дальше, не задерживаясь. Переходим улицу на самом углу, перед «Эмпайр».. Я помертвел! Лестер-сквер! Я решил уже, что он совсем рехнулся, что ему вздумалось зайти к Каскаду похвастать своим чудным платьем! Ничего подобного… и вот мы уже достигли Пикадилли-Серкус, идем по тротуару прямо у театра, в том самом месте, где автомобили с великим трудом совершают круговой поворот, где уличное движение настолько насыщенно, что машины едва ползут! А из всех улиц выезжают все новые и новые, особенно из Риджент-стрит и Тоттенхэм-Корт-роуд. Регулировщик торчит на своем возвышении справа от статуи Купидона. Говорят, здесь самое сердце Империи!..

Состяра резко остановился. Я следовал в пяти-шести метрах позади него, как бы сам по себе…

— Здесь! — крикнул он мне.

Он стоял, подрагивая, покачиваясь как бы в неустойчивом равновесии на самом краю потока машин.

«Дошел до предела, — подумалось мне. — Сейчас кинется под автобус в своем платье. Везет же мне! Задумал самоубийство, затем и меня взял с собой! От отчаяния и страха. Ему нужен свидетель».

Еще дальше отступаю от края тротуара, останавливаюсь под маркизой театра, между продавцами газет. Он манит меня…

Давно не виделись!..

Он зовет меня:

— Иди сюда! Мне нужно включиться! Подхожу.

— А сейчас, Фердинанд, соберись с духом! Ты узришь великий вызов!.. Начинай стучать. Найди верный ритм и держись как можно ближе ко мне, чтобы я слышал… Сначала чечетка, а потом точно сыплются жемчужины, падают капли — туп… туп… туп!.. Смотришь на меня, глаз с меня не сводишь… Ты увидишь могущество Гоа! Движение пойдет вспять, а полиции — как будто и нет. Ну, что? Я, по-твоему, трухаю?

Отчаянная затея!..

— Нет, не трухаешь!