Банда Кольки-куна

— Какие-то приметы нападавших запомнили? Клички, шрамы, особенности речи?

— Запомнили, — невозмутимо ответил Ячневский. — С этим я и пришел. Поручик хоть и упал, но остался в сознании. Удар, как я уже говорил, был… щадящий. И он услышал одну фразу.

Лыков с Герасимовым чуть не привстали:

— Ну?

— Там был главный. К нему обратились и назвали при этом очень странно.

— Да не тяните вы! Как назвали?

— Колька-кун.

Тут Алексей Николаевич навис над столом:

— Это точно?

— Совершенно точно, — подтвердил полковник. — Не пойму, правда, что сие значит. Может, вы поясните?

— Да, Алексей Николаевич, — присоединился Трепов. — Вы аж подскочили. Знакомая личность?

— Никогда его не видел, господа. Но слышал о нем. Один раз.

И сыщик рассказал о той беседе двухмесячной давности, когда он впервые столкнулся с упоминанием странного японского прозвища.

— Колька-кун? Бывший стрелок Пятого Восточно-Сибирского полка, прибывший в мае на пароходе вместе с теми изменниками-поляками, — задумчиво произнес Герасимов. — А теперь он выручает из-под ареста революционного агитатора. Вдруг это звенья одной цепи? Надо срочно объявить его в розыск.

— Навряд ли Куницын живет в городе под своей фамилией, — возразил Лыков. — Было бы чересчур глупо с его стороны.

— Опять японский шпион, — скривился генерал-губернатор. — А еще русский! Ладно бы по… ой!

Трепов прикрыл рот рукой и покосился на Ячневского. Тот сделал вид, что не понял.

— Господин Лыков, вы подтвердили мою догадку — напали бывшие солдаты, — сказал он. — Потому им и удался налет, что они знали устав караульной службы. Прошу, ваше превосходительство, отметить это в рапорте государю.

Трепов глянул на коллежского советника и сказал:

— Я со своей стороны не собираюсь беспокоить Его Величество пустяками. В стране каждый день такое творится! Но вот Департамент полиции дважды в месяц строчит отчеты на Высочайшее имя. И государь внимательно их читает…

— Мы тоже промолчим, — торопливо заявил сыщик. — Рядовое происшествие, чего шум поднимать.

— Рядовое или нет, а этого мерзавца нужно изловить, — строго велел генерал-майор Свиты. — Иначе он нам всю армию развратит. Сегодня же будет в приказе. Вам ясно, господа?

— Ясно, ваше превосходительство, — хором ответили сыщик с жандармом.

— А о чем, кстати, велась агитация? — сощурился Герасимов.

— Что воевать не надо, — припомнил Ячневский.

— Ну, это сейчас все говорят. А еще?

Поляк внимательно посмотрел на жандарма и добавил:

— Что царя тоже не надо. И министров, и вообще господ. А нужен крестьянский режим, чтобы мужики сами собой управляли.

— Ого! Что-то новое. Даже эсеры до такой глупости не додумались.

— А еще, — продолжил Ячневский, — агитатор призывал солдат моего полка начать восстание. Мол, только армия сможет сломать хребет царизму. Надо создать тайную революционную организацию, в которую включить все полки столичного гарнизона. И сейчас, когда царь вооружил простой народ, самое время к этому приступить.

Лица у слушателей вытянулись. Все долго молчали, потом Герасимов спросил с недоверием:

— Это вам поручик рассказал? Лежал с ушибленной головой, но все запомнил?

— Нет, — с ледяной вежливостью ответил полковник. — Я провел собственное дознание… Поверхностное, конечно, зато по горячим следам. И записал то, что услышал от солдат, подвергшихся агитации.

Трепов встал, все остальные последовали его примеру.

— Приказываю создать особую группу для поимки этого мерзавца Куницына. И всей его шайки. В группу включить Петербургское охранное отделение, Департамент полиции и военную прокуратуру.

— А также сыскную полицию, — подсказал Алексей Николаевич.

— Да, и ПСП[33] тоже, — согласился диктатор. Потом обвел всех суровым взглядом и добавил: — Старшим назначаю коллежского советника Лыкова.

Подполковник Герасимов расправил плечи и пробормотал:

— Слушаюсь.

Прямо с Мойки офицеры и Лыков отправились на Малую Охту. По дороге они разговорились.

— Агитатор потому вел свою агитацию в Новочеркасском полку, — предположил сыщик, — что это единственный в столичном гарнизоне армейский полк. Все остальные части — гвардейские. Там и условия службы лучше, и традиции, да и надзор строже.

— У нас тоже славные традиции, — обиделся Ячневский.

— Но согласитесь, что у гвардии привилегированное положение.

— Конечно. Уж там агитаторов сразу взяли бы за ворот.

Герасимов хмыкнул:

— Эх, господа… Поражаюсь вашей наивности. Признаки разложения имеются в Преображенском и Кавалергардском полках, а это лучшие полки гвардии! Преображенцы вообще обнаглели: моих филеров часовые не пускают в казармы, зато агитаторам вход свободный.

— Вот! — обрадовался поляк. — А вы говорите, что ядро заговора у нас, у армейцев. Гвардия и здесь впереди всех!

Казармы 145-го Новочеркасского полка поразили Лыкова порядком и чистотой. Герасимов, который до ОКЖ служил в резервном батальоне, и вовсе опешил.

— Однако у вас строго, — вынужден был признать он. — Со стороны поглядеть, так ажур.