Банда профессора Перри Хименса

Уже полтора часа Дик Ричардсон рыскал у стены силового поля колпака, рыскал возле двух его выходов-коридоров, выделившихся на розовом фоне более светлой окраской. Дик не знал, где он находится, далеко ли за этой силовой стеной расположен какой-нибудь населенный индейцами поселок или цивилизованный городок. Но те, кто его уже поджидал снаружи, приехали с Эйрунепе, приехали на полицейских машинах, на военных джипах, накрутив на спидометрах чуть более ста километров. Аэропорт в Эйрунепе работал на пределе, успевая принимать в час до двадцати самолетов. Сюда летели со всех концов света, со всех континентов. Но большинство — из Америки. А еще точнее, прямо из штата Пенсильвания. И полиция бразильского города Эйрунепе одних пропускала дальше, других оттесняла, загоняла в бары и гостиницы, где для гостей были созданы все условия. Много среди прилетевших было весьма сомнительных типов. По данным Интерпола многих из пожаловавших сюда узкоглазых следовало бы отправить в другое место, за решетку, так как те, подозревали они, числились в сетях «триад», но сейчас было не до них, были заботы и поважнее. Много хлопот доставляли добровольцы из Пенсильвании. И почти у каждого приходилось отбирать или карабин с оптическим прицелом, упрятанный в какой-нибудь футляр из-под скрипки, или гранатомет, засунутый в кожаный чехол, предназначенный для чертежей и деловых бумаг. И все же многие из них просачивались дальше, добирались до стенки силового колпака, до тех выходов, из одного из которых должен вот-вот выползти тот парень. Кто его знает, как там у них в Америке с законностью, но здесь, на территории Бразилии, они не допустят суда Линча, не допустят самовольной расправы над преступником. Так им хотелось бы сделать, но, увы, видимо, получится как-то по-другому. Никто не ожидал такого наплыва любителей охоты на «крупную двуногую дичь».

Дик рыскал внутри силового колпака у самых выходов, рыскал как затравленный зверь, как гиена, худой, издерганный, в лохмотьях, кое-как прикрывавших грязное тело, рыскал с горящими от малярии глазами, не решаясь сунуться в один из этих проходов. Его подсознание напоминало то и дело ему, что он зверь, что он должен быть осторожным, что там, за непрозрачной розовой стеной может быть опасность, что ведь все: и зрители, и полиция, и люди губернатора, а сейчас уже, наверно, и президента, Ральфа Хилдбера, — наблюдают за ним, все они не могут оставить его без своего присмотра, и конечно, сейчас, находятся где-то там, в окрестностях наружных стенок колпака, где-то поджидают его. И, с одной стороны, ему хотелось скорее покинуть этот замкнутый мир, этот ад и выйти к людям, таким же, как и он сам, но, с другой стороны, инстинкты самосохранения подсказывали, что там его ждет западня. И голова его раскалывалась от противоречивых мыслей, и он снова удалялся от проходов, снова топтался в отдалении, изнывая от жары, голода, жажды. Он рисковал свалиться на землю, кишащую ядовитыми змеями, свалиться и уснуть, или потерять сознание, что было бы для него еще хуже.

Он не мог связаться и с профессором Перри Хименсом, так как вся та аппаратура, что была на нем в Африке, все это утонуло в Амазонке, все это не пропустило под силовой колпак это загадочное физическое поле. Как никогда ранее он был сейчас беспомощен, безоружен, слеп как несмышленый котенок, только что народившийся на свет божий. Но он все же не верил, что ни люди «Дже», ни профессор Хименс не примут каких-нибудь мер, чтобы спасти его, чтобы смягчить его выход из-под силового колпака, его встречу с полицией.

* * *

Два зеленых робота, манипулируя большими лопатами, заканчивали отрывать второй уже окоп. Забавно было наблюдать за их работой. Широкие окопы — в них уже установили и стулья — опоясывали чуть изогнутой дугой, отстоящей от розовой стены, примерно, на 200–300 метров, выходы. Первый рубеж был на два-три десятка метров ближе к опасной зоне. И в нем уже шумно переговаривались и реготали засевшие там добровольцы из Пенсильвании. Все они имели на руках рекомендательные письма, подписанные самим президентом США Ральфом Хилдбером. Кроме этих писем у каждого имелась еще и винтовка с инфракрасным прицелом. Все они дали честное слово местным властям, что не будут первыми стрелять в бандита. Но не все там были и меланхоликами! Там были и сангвиники, вспыльчивые и очень нервные. И если кто из них случайно и прикончит этого преступника, считали высокие чины из ФБР, занявшие более отдаленный окоп и с иронией и отеческой лаской посматривавшие на молодых добровольцев, так что уж тут поделаешь. «Сэ ля ви!» «Такова наша жизнь, мосье!» — как говорил Мишель Жерар, спускаясь голышом в лифте из ресторана в Эйфелевой башне, после того как он выпил там чашечку горячего кофе, в котором плавала сварившаяся муха. Такова жизнь, всего не предвидишь!