Банда слепых и трое на костылях[истерический антидетектив]

Помню, как–то сидим в окопе (я тогда фронтовым репортером была — следила за отступлением второй дивизии), едим кашу из одного котелка с голубоглазеньким, страсть каким симпатичным сержантиком. Я голодная, но стесняюсь. А он — хрям–хрям — в четыре раза быстрее меня кушает. — Молодой человек, оставили бы слегка даме! Он улыбнулся, на губах перловка, и извинительно так обнял. Вдруг — пуля шальная в голову. Не стало сержанта. Только кровь, еще теплая, вырвалась и побрела по моей щеке, как страшный, отчаянно запоздалый, несвершившийся поцелуй…

Антигитлеровская коалиция политической сатиры создавала полнометражные обязательства сокрушительного наступления…

— А это что, Впальтохин?

— А!

— Кончай жрать, смотри, здесь проводок какой–то.

— Покажи.

Серега отлепил из–под крышки стола самодельный приборчик с проводом и антенной.

— Батарейка, динамик — сто пудов, подслушивающее устройство!

Он прокричал в миниатюрную штучку дюжину грязных ругательств и раскрошил ее ботинком. Когда от устройства осталась крохотная горстка мусора, Впальтохин вытер лицо платком и объявил:

— Сейчас заявятся! Приволокут свой пердомет, тогда и узнаем, что им от нас нужно.

— А может здесь тьма тьмущая таких приборов, да еще видеокамеры понаставлены!

— Я понял, это реал-ТВ. Нас в прямом эфире транслируют. Попал же я в «Смехокамеру». Может быть это прелюдией к передаче было.

Перевернув весь имеющийся хлам вверх дном, мы с Серегой ничего подозрительного не обнаружили. Никто из стариканов не появился. Мы решили воспользоваться матрацами и поспать.

— Утро вечера утренее — сказал Серега, укомплектовываясь под столом.

— Как трудно засыпать без очищающего молочка и питательного крема, — пожаловалась я.

— Мне бы твои проблемы! Я вот пописать хочу и тебя стесняюсь!

Давай, чего уж там! — я нажала на выключатель и накрылась с головой одеялом. Сознание плавно обрастало сюрреалистическими бяками и растворялось в глубинах необъяснимого…

В камере кроме меня томилось еще несколько арестантов обоего пола. Я с животным остервенением выкусывала из собственного плеча чудовищную язву.

— Наконец–то — прошептал мне в ухо пожилой зэк. Я обернулась.

— Наконец–то я вас дождался!

— И долго ждали? — поинтересовалась я.

— Шестьдесят лет. Чтобы рассказать тайну. Скоро вас вызовут на допрос — знайте, — в кабинете Фуфкина есть лазейка в царство теней.

За мной пришли два омерзительных вертухая. Они выволокли мое тело в коридор и долго били его ботинками. Боли не чувствовалось — как–никак сон. Злую, в кровоподтеках, меня повели в кабинет следователя, и, как мокрую тряпку, швырнули на пол. Кабинет был поразительно похож на комнату, в которой сопело мое земное тело, разве в нем было идеально прибрано. Тот же монументальный стол, только отполированный, с блеском. Тот же флаг, те же книги, аккуратно разложенные по полкам. Над столом нависала стальная рожа с тошнотворно бессмысленными глазами, которые на мгновенье сверкнули, обожгли и разом потухли, будто провалились. «Я могу сделать так, что ты никогда не проснешься!» — заскрежетала рожа. Я затряслась и превратилась в истошный крик:: А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а-а!!!

— Чего так орать? Захрипел сонный Впальтохин, и врубил свет.

— К…кошмар приснился.

Сама ты кошмар! Тьма, заточение, а тут — вопль!

— Это не просто сон, Будто этот хламидник — кабинет следователя НКВД! Видел бы ты, какой он страшный!

— Кто?

— Фуфкин его фамилия. Он за этим столом сидел. Тут еще ковер был.

— Ну да! — подпрыгнул Серега. — Кто, по–твоему, лучший в мире толкователь снов?

— Ты не похож на Карлсона.

— В моих способностях даже посторонние не сомневаются! Помнишь, на прошлой неделе я интервью у этой, Нели Чеушеску что ли, брал?

— Которая лекарства по телеку рекламирует?

— Не знаю, наверное. Я только вошел, а она как глянет! И говорит: «Может ты и станешь писателем, но что–то в тебе не то. Какой–то ты…» «Чернокнижник?» — спрашиваю — «Именно!»