Виктория проснулась первая, – если она вообще спала. В последнем она была не уверена. То был, пожалуй, не сон, – а были прекрасные грезы, отдохновение на плече любимого. Так не хотелось открывать глаза, но солнечный луч уже трогал ресницы. Луч пробивался через щелочку между шторами, пронизывал комнату и, ласково скользнув по плечу Виктории, падал ей на лицо… День предстоял непростой – сейчас, расслабившуюся после дремы, после ночных мечтаний, – Викторию пугала эта мысль. Следовало поскорее надевать "доспехи" – то есть как-то разозлить себя, и с помощью злости мобилизоваться… Но злость не приходила: о чем бы Виктория ни думала – о разносе Кожинова, об убийстве Смоленцева, о позорном обыске на квартире у деда, о вчерашней перестрелке… Нет, определенно Виктория не могла разозлиться в такой ситуации – в постели, разделенной с умным мужественным парнем, с Александром, с Бандой…
Девушка открыла глаза. Надо было шептать последние ласковые слова и собираться в дорогу на Москву.
Александр повернулся к ней и ласково провел рукой по щеке.
Девушка благодарно поцеловала ему ладонь:
– Что ж ты не скажешь мне, что ни о чем не жалеешь, даже если эта ночь окажется последней, – Виктория погладила шершавый от щетины подбородок Александра, приподнявшись на локте и не стесняясь того, что грудь ее обнажилась.
Розовый солнечный луч упал на ее грудь и сосредоточился в розовом соске. Стрелок-солнце попал в "десяточку".
– Я ни о чем не пожалею, – серьезно и ласково ответил Александр, – особенно если эта ночь окажется первой из многих, – взгляд его следовал за солнечным лучом. – Я сегодня сделаю все, чтоб тебе было хорошо и завтра, и послезавтра, и.., чтобы ты не задавала таких необдуманных вопросов.
– Вот как? – засмеялась Виктория, и смех ее был похож на звон серебряного колокольчика. – Это наконец брачное предложение?
Александр был серьезен:
– Ты согласна его принять?
– Ни в коем случае, я даже незнакома с твоими родителями, – несколько чопорно ответила девушка.
– Я тоже.
– Ты, оказывается, детдомовец? – Виктория снова провела по его подбородку ладонью. – Извини, мы так мало знаем друг о друге… Говорим о чем угодно, только не о главном – дурацкая черта у людей.
Александр с интересом разглядывал ее глаза:
– Мы с тобой говорили о деле…
Девушка не ответила; возможно, она имела свое мнение на этот счет.
Бондарович поцеловал ее в губы; и ощутил, от нее сегодня так явно, так волнующе пахло женщиной – не вишней; наверное, именно этот запах волновал сильнее других его далекого предка – да того же библейского Адама, вкусившего после Евы от запретного плода.
Спросил серьезно:
– Не читала мое досье?
Глаза Виктории слегка потемнели:
– Нет. Его запрашивал и читал Кожинов.
– Тогда я все расскажу о себе сам. А вместо родителей я познакомлю тебя с семьей сестры. Она старше и немного помнит мать.
– Меня дед тоже в четырнадцать лет забрал к себе.
– Почему?
По лицу Виктории пробежала тучка:
– От этого подонка отчима.
– От отчима? Он что.., был злой?
– Если бы так!
– Неужели он… – Александр поразился догадке.
Виктория кивнула:
– Да… Ты угадал. Этот подонок приставал ко мне.
А еще… – и девушка замолчала.
– Что?
– Сейчас смешно сказать, а тогда меня очень пугало это… Он подглядывал за мной…
Александр улыбнулся:
– Некоторые девушки в четырнадцать лет – ого-го!
Есть на что полюбоваться.
– Он подглядывал еще когда мне было и двенадцать.
Патологический тип… – Виктория пальчиком очерчивала губы Александру. – У тебя такие красивые губы. И волевой рот… И еще – ты небритый…
– Ты не рассказала, – напомнил Бондарович.
Она вздохнула:
– Мы жили в хрущевке – на окраине Москвы. Совмещенный санузел – знаешь такую благодать?.. А наверху над ванной – квадратное окошко из кухни. Для естественного освещения…
– Он подглядывал через это окошко?
– Да. Становился на табуретку и стоял тихонько; пока я мылась. А я любила поплескаться… Как-то однажды и заметила его. Он стоял не неподвижно – голова его в окошке дергалась в такт движению руки. Чем он там занимался, остается лишь догадываться… Это продолжалось еще и еще – много раз… Первый раз я от страха чуть не закричала, потом страха стало меньше – но все равно неприятно. Я старалась купаться в отсутствие отчима. А мама ни о чем не догадывалась. Или догадывалась, но не подавала виду.
– Да, неприятно.
– А потом он предложил мне поиграть.., посидеть у него на коленях. И я поняла, что он от меня хочет, – не совсем же дремучая была. Ну и сволочь он оказался! Как мама могла его любить?.. Я сбежала тогда из дома к деду. И осталась. Так что мы оба с тобой беспризорники, – Виктория не очень весело улыбнулась. – Ну, что? Встаем?
– Угу.
– Тогда не смотри… – она выскользнула из-под одеяла. – А если хочешь, смотри на здоровье. Ты же мне не отчим, – пошутила девушка.