Бандеровка

Саша поехал вместе с парнем в татуировках. Его звали Вася. Высокий, плечистый, весь разрисованный черными орнаментами, он аккуратно, как самая любящая мать, положил пса на заднее сиденье такси и сам сел рядом. Бережно водил рукой по длинной лоснящейся шерсти. Саша устроился впереди, рядом с водителем.

— Спасибо тебе, что вступился, — сказал Вася. — Не могу ругаться с женщинами. Когда они начинают кричать, я себя чувствую пацаном, который что-то натворил. Я готов что угодно сделать, только чтоб они замолчали.

Саша кивал головой и смотрел на лабрадора. У него никогда не было собаки. Харлей лежал спокойно и послушно, только время от времени поднимал голову, чтобы вопросительно взглянуть в глаза хозяину.

— Все будет хорошо, дружище, — успокаивал его Вася и гладил по голове.

Пес грустно прикрывал глаза и время от времени тихонько скулил.

— Я купил его еще беспомощным щенком, — начал Вася. — Точнее, даже не я, а моя бывшая девушка. Он вырос у меня на глазах! Я его купал, кормил, дрессировал. Не знаю, как я теперь засну? — он с первых дней спал со мной.

Вася сжал зубы.

— Девушка нас потом бросила, да, Харлей? И остались мы вдвоем!

В ветлечебнице доктора не было на месте. Женщина на рецепции долго набирала ему на мобильный. Вася и Саша нервничали.

Наконец, пожилой добродушный мужчина открыл входную дверь и поздоровался.

— Та-а-к, что случилось? Кто обидел эту хорошую собачку?

Он накинул халат, Харлея перенесли в кабинет.

— Хороший пес, сильный, — приговаривал он, делая осмотр.

— Скажите, он будет жить? Пусть даже его парализует, я не согласен усыплять! — Вася хватался руками за голову.

Ветеринар сделал укол и одним резким движением вправил позвоночник. Собака дернулась и залаяла.

— Жить будет, — сказал он. — Внутренние органы не повреждены, задние лапы чувствительны. Через несколько дней отойдет — и снова бегать будет.

Вася обрадовался, как ребенок. Саша в первый раз увидел его улыбку: широкую и простодушную, верхняя губа высоко оголяла десну. На выходе из лечебницы он позвал Сашу выпить с ним по рюмке коньяка за знакомство и за здоровье Харлея. Планов у Саши на вечер все равно не было. И он согласился.

Вася работал в тату салоне недалеко от парка, где выгуливал собаку. Он был мастером-татуировщиком. Занимался этим уже восемь лет. Учился, как и Саша, на графического дизайнера, но на последнем курсе, когда сделал себе первую татуировку, вдруг увлекся символическими смыслами рисунков на теле. Купил машинку — и с тех пор совершенствовал свое мастерство, переходил из салона в салон, пока не открыл свой собственный.

Помещение салона было новое, просторное, с недавним ремонтом, на стенах висели эскизы в рамках и полки с желтовато-белыми искусственными черепами и африканскими статуэтками. В углу комнаты была отделанная кирпичом и подсвеченная синим неоновым светом барная стойка. Вася осторожно положил на подстилку собаку, помыл руки и достал из-под стойки стаканы и бутылку пятизвездочного коньяка.

Когда коньяк был разлит по стаканам, они чокнулись.

— За верность.

Саша молча выпил. Вася тут же налил по второй.

— Знаешь, я считаю, что верность — это самое главное. Нет смысла ни в дружбе, ни в отношениях, если нет верности. Даже собака тогда лучше людей. Если ты что-то обещал — будь уже верным до конца. Иначе вся жизнь ложь, и никто никому не нужен. Может быть, я идеалист, — он сделал паузу, чтобы налить по третьей. Саша отказался. — Но я считаю, что даже по отношению к родине надо быть верным. Мне несколько раз предлагали переехать в Европу и работать в салонах там. Но я отказывался. Не то чтобы я ура-патриот, но там все чужое, а здесь — свое, родное. А я родное не предам. Не умею предавать, совесть меня съест тогда.

Саша вернулся в свою квартиру поздно вечером. От алкоголя кружилась голова. Он сидел у открытого окна на кухне, не включая свет, и смотрел на Киев. Город сиял миллионом огней, шумел моторами тысяч автомобилей, он был живой. Он не рвался вперед в несусветной суете, как Москва, не существовал тихонько, как русские провинциальные города, он дышал в спокойном уверенном темпе, с чувством собственного достоинства, — энергично и скромно.

* * *

В следующую среду Саша опять отправился к Боре и Свете. Все тот же выкрашенный темно-зеленой краской подъезд, все те же пепельницы с окурками на подоконниках, но на этот раз у него чуть быстрее билось сердце, когда он поднимался по ступенькам и нажимал звонок квартиры. Дверь открыл Боря:

— Привет, брат, заходи! — они обнялись и похлопали друг друга по спине.

Саша прислушался к девичьим голосам, доносившимся из кухни. Пока пришли только две Светиных подруги, они что-то готовили и разговаривали о своих женских делах.

Боря проводил Сашу на балкон, там он достал пачку сигарет и закурил.

— Ну что, привыкаешь к хохлам? — спросил он, выдыхая дым.

— Да, даже друга себе завел.

Саша рассказал о субботней истории с татуировщиком и собакой. Вчера он звонил интересовался, выздоравливает ли Харлей. Вася сказал, что пес значительно повеселел, звал в гости.

— Хорошие он татухи бьёт?