Бандитская губерния

— Афо-о-оней, — протянул Ефимка. — Он хороший был. До-обрый…

— А фамилия твоя как?

— Кологривовы мы.

— Ясно, — кивнул Петухов. — Итак, Ефим Афанасьевич, что вы можете нам рассказать по поводу сегодняшнего инцидента?

— Чево? — сморгнул Ефимка, подавшись чуток вперед.

— Что случилось сегодня утром, расскажи нам, пожалуйста, — мягко поправил околоточного Воловцов.

— Чо случилось… — Ефимка задумался. — Ну, встал я, как обычно, в пять часов. Служба у меня такая, в пять часов вставать. Взял метлу, совок, ведро. А потом чую — дымом пахнет…

— А где вы спали? — спросил Иван Федорович.

— У себя на фатере спал, — немного удивленно ответил Ефимка.

— А где ваша фатера?

— Под лестницей. Там комнатка такая, с одним окошечком в сени, но теплая и поместительная: там и кровать имеется, и тумбочка, и вешалка. Барыня меня туда, стало быть, определила, когда в дворники взяла. Добрая она была, барыня-то наша…

— Итак, вы почувствовали запах дыма, — вернул разговор в нужное ему русло околоточный Петухов.

— Почувствовал, — кивнул Ефимка.

— Откуда пахло дымом?

— Сверху. Из покоев хозяйки.

— И что ты сделал, когда почувствовал дым? — не забывал записывать в протокол дознания вопросы и ответы Петухов.

— Поднялся на кухню, — ответил дворник.

— И что дальше?

— Принюхался…

— Ну, и…

— Потом прошел к двери фатеры хозяйки. Увидел, что из-под двери дым сочится… — и Ефимка замолчал.

— Ну, чего молчишь? — раздраженно произнес околоточный надзиратель. — Увидел дым из-под двери, что дальше-то?

— Ну, дым идет… — сказал Ефимка и непонимающе уставился на Петухова.

— Что вы, Ефим Афанасьевич, делали после того, как увидели из-под двери квартиры Кокошиной дым? — мягко задал вопрос Воловцов.

— А-а, так я к Наташке-поденщице пошел… — обернулся к нему Ефимка.

— К Наталье Квасниковой? — задал уточняющий вопрос околоточный надзиратель.

— К ей самой.

— Зачем? — снова встрял в дознание Иван Федорович.

— Сказать, что дым…

— И все?

— Ну, еще спросить, что, мол, надобно делать, — немного подумав, ответил Ефимка.

— А почему именно к ней, к Наталье Квасниковой? Она ж во флигеле проживает, а не в доме, — спросил Петухов. — Что, нельзя было разве к жильцам первого этажа постучать?

— А-а, наших-то жильцов не добудишься в такую рань. Они раньше девяти часов не поднимаются. Ба-аре, — произнес дворник.

Воловцов удивленно глянул на дворника: почудилось, или действительно последние слова Ефимки были произнесены с легким налетом презрительной усмешки?

— Хорошо, что было дальше? — продолжал околоточный надзиратель.

— Дальше? Дальше Наташка мне открыла дверь…

— И?

— И спросила: чего, мол, мне надобно.

— А ты? — устало спросил Петухов.

— А я ей и говорю: пошли, дескать, к хозяйке, у нее из-под двери дым сочится…

— А она что? — уже изнывал от такого дознания околоточный надзиратель.

— А она, вот тоже, как и вы, спросила. — Ефимка уважительно посмотрел на Петухова: — Пошто, дескать, ты ко мне приперся, а не к жильцам домовым?

— А ты?

— А я ей, как и вам щас только что, ответил… — сказал Ефимка и опять замолчал.

— А что ты Наташке ответил-то? — сдерживая смех, спросил из своего угла Воловцов.

— Да то же, что вот и ему, — повернулся к Ивану Федоровичу дворник, кивая в сторону околоточного, — что, дескать, к домовым жильцам не достучишься, они-де рано вставать не привыкшие…

— Что дальше? — спросил Петухов.

— Дальше Наташка одеваться стала…

— Ну, оделась она, и что потом?

— А потом мы пошли… — ответил, как само собой разумеющееся, Ефимка.

— Куда?

— В дом, — ответил Ефимка и замер в ожидании нового вопроса.

— Вошли в дом, что дальше? — Петухов уже нервничал настолько, что, казалось, еще немного, и он изойдет пеной нервического припадка.

— Поднялись, прошли на кухню и подошли к двери фатеры хозяйки.

— И?

— И увидели из-под двери дым, — сообщил Ефимка с таким видом и таким тоном, будто только что разгадал все загадки египетских пирамид.

Из угла, где сидел Воловцов, послышалось не то хрюканье, не то последние хрипы висельника. Петухов поднял голову и посмотрел на московского гостя. Тот был вполне серьезен и внимателен. Словом, то, что судебный следователь по наиважнейшим делам Департамента уголовных дел Московской Судебной палаты Иван Федорович Воловцов едва сдерживает готовый вырваться наружу смех, околоточный надзиратель не заметил. Иначе мог произойти неприятный конфуз…

— Дальше…

— Чо?

— Что вы делали дальше? — повторил вопрос Петухов.

— Мы стали стучаться в дверь.

— И?

— Не достучались…

— Вам никто не открыл?

— Нет, не открыл, — ответил Ефимка. — Тогда Наташка мне сказала: бежи, мол, в участок. Я и побег…

— Слава тебе, Господи, — выдохнул Петухов. — Неужто свершилось? — Он какое-то время смотрел на Ефимку, как смотрят на лучшего друга, который спас вас от дикого зверя или вражьей пули. Еще так иногда смотрят, когда прощаются навсегда на перроне вокзала с любимым человеком. Благодарность провидению, что дознание с дворником закончилось, было у Петухова неисчерпаемым и безграничным. Не будь сидящего в уголке Воловцова, он, наверное, исполнил бы сейчас «Застольную арию» из «Травиаты» Джузеппе Верди: