Бандитская губерния

Высоко поднимем все кубок веселия,
и жадно прильнем мы устами.
Как дорог душе светлый миг наслаждения.
За дворника выпьем его[1]

…

— Слава богу, — повторил околоточный надзиратель, искоса глянув на московского гостя, притулившегося в уголке. Теперь Петухов чувствовал себя старшим и владеющим ситуацией, а московский следователь по наиважнейшим делам был так, вроде консультанта или даже помощника. А впрочем, Иван Федорович Воловцов и не претендовал на лидерство… — Все остальное мы спросим у Еременко…

— А позвольте, Ефим Афанасьевич, я задам вам еще пару вопросов? — неожиданно сказал Иван Федорович. — Как долго вы служите дворником?

— Четвертый месяц пошел, — улыбнулся Ефимка столь добродушно, что некоторое предубеждение к нему, невесть откуда появившееся во время дознания, улетучилось без остатка.

— А кто до вас был дворником? — задал еще один вопрос Воловцов.

— Степан был.

— А куда дворник Степан подевался?

— Запил и пропал, — с явной печалью в голосе ответил Ефимка.

— А подробнее можно? — попросил Воловцов.

— Ну, полгода назад у Степана жена померла, и он того, запил с горя. Хозяйка наша его жалела, со службы не прогоняла, думала, попьет с горя и перестанет…

— А он не переставал? — серьезно спросил Иван Федорович.

— Нет, не переставал, — согласно кивнул Ефимка.

— А потом?

— А потом пропал. Сказывали, его видели садящимся на пароход. А может, и обознались…

— Что ж, Ефим Афанасьевич, — поднялся со своего места Воловцов. — Было весьма приятно с вами познакомиться. Более мы вас не задерживаем. Вы, признаться, нам очень помогли… Верно, господин Петухов?

— О, да-а, — протянул околоточный надзиратель и закатил глаза к небу…

Когда Ефимка вышел, в дверной проем просунулась голова городового Еременко и, открыв рот, сказала:

— Господин доктор явились…

— Как, уже?! — с большой долей иронии спросил Воловцов и глянул на околоточного надзирателя. — Ну, так скажите ему, что пусть занимается всем, чем положено в подобных случаях, а когда закончит, идет сюда, на кухню. А ты нам зови пока эту жиличку, Наталью Квасникову.

— Слушаюсь…

Наталья Квасникова — девица лет двадцати четырех, что уже вполне позволяло причислить ее к разряду старых дев, снимала у Кокошиной комнатку во флигеле. Бледная, худая и, верно, непростого характера, как и все старые девы, она прошла к столу, за которым восседал околоточный надзиратель, и, не дожидаясь предложения, села.

— Имя-отчество-фамилия, — строго произнес Петухов.

— Чье, мое? — спросила Наталья и сморгнула. Внутри у околоточного от этого вопроса все заныло; захотелось забросить карандаш в угол, порвать протокольную бумагу в клочья, плюнуть на всю эту мороку, растереть плевок сапогом, отправиться в штофную лавку или в один из ста десяти питейных домов, что имелись в городе, и засесть там да самого скончания дня. А потом прийти домой и, не раздеваясь, завалиться на холостяцкую кушетку, послав к чертям собачьим и все эти дознания, и полицейскую службу, а вместе с ней и весь свой околоточный участок…

Воловцов хорошо понимал его состояние и даже, в какой-то степени, сочувствовал Петухову. Он и сам не раз сталкивался с подобными допрашиваемыми, которые то ли слишком робели во время допроса и оттого не понимали поначалу вопросов следователя, то ли от природы были непроходимо тупы. Поэтому он поднялся со своего стула, подошел к Петухову и предложил:

— Позвольте, я допрошу гражданку Квасникову, а вы просто запишете ее показания в протокол. Идет?

— Да ради бога, — похоже, даже обрадовался околоточный надзиратель. Теперь он уже не хотел быть никаким главным, ибо ведомым являться и проще, и спокойнее…

Воловцов сел на место Пастухова, посмотрел на Квасникову и произнес:

— У меня Наталья… как вас по батюшке?

— Григорьевна, — ответила девица и сморгнула.

— У меня к вам, уважаемая Наталья Григорьевна, будет всего несколько вопросов, а потом мы вас отпустим, и вы сможете заняться своими обычными делами, — благожелательно и спокойно начал Воловцов. — Кстати, а чем вы занимаетесь?

— Поденщица я. У кого полы помою, у кого постираю, у кого в доме приберусь.

— Что ж, работа у вас для людей важная и нужная, — констатировал Воловцов. — Значит, встаете вы рано?

— Рано, — согласно кивнула Наталья.

— И сегодня встали рано? — спросил Иван Федорович.

— Да, — просто ответила Квасникова.

— Значит, когда к вам постучался дворник Ефимка, вы уже не спали?

— Нет, не спала, — последовал очередной ответ.

— Вы открыли ему, и что он вам сказал? — Иван Федорович обернулся на околоточного надзирателя, чтобы убедиться, что тот успевает записывать. Пастухов не отставал…

— Он сказал, что из-под дверей хозяйки сочится дым…

— А в котором часу к вам постучал дворник?

— В четверть шестого или около того, — ответила Наталья.

— Вы оделись и пошли с Ефимкой в дом, так?

— Так. Черным ходом мы поднялись на кухню. Пахло дымом. Сильно. Дверь хозяйки, как обычно, была заперта, и мы стали стучаться…