Бандитская губерния

— Благодарю вас, — немного недоуменно посмотрел на судебного следователя по наиважнейшим делам Шац. — А кто это, простите?

— Ну, как же? — делано удивился Воловцов и даже руками развел: — Вы что, не помните Ивана Калмыкова? Запамятовали?

— Нет, память у меня хорошая, господин московский судебный следователь, — ответил Григорий Наумович. — В моем деле без памяти нельзя… А что касается этого Ивана Ерофеича Калмыкова, то, прошу прощения, я такового не имею чести знать…

К Апполинарии Карловне Перелесковой Иван Федорович зашел, скорее, для очистки совести, нежели с целью уличить ее в соучастии в преступлении. Он не верил, что она имеет какое-либо касательство к убийству Кокошиной. Не верил, что она может быть знакома с отставным солдатом из Рыбацкой слободы Иваном Калмыковым. Конечно, он ее об этом спросил и получил, как и ожидал, отрицательный ответ:

— Нет, никакого Ивана Калмыкова, да еще из Рыбацкой слободы, я не знаю…

— А барышню, ну, ту, настоящую, что приходила на днях к дворнику Ефимке, вы можете описать? — спросил то, что более всего хотел спросить, Иван Федорович.

— Да, на этот раз я рассмотрела ее довольно хорошо, — ответила Перелескова. — На вид ей лет двадцать. Миловидная такая, небольшого росточка. Она чем-то весьма похожа на нашу Наталью-поденщицу, если последнюю умыть и приодеть, конечно…

— А ее приметы, Апполинария Карловна? — продолжал допытываться Воловцов, приняв к сведению последнее замечание мадам Перелесковой. — Лицо, нос, волосы, цвет глаз?

— Глаза у нее карие, большие. Немного близко посаженные к носу, но это не умаляет ее привлекательности, а, скорее, наоборот… Что еще… — Перелескова на мгновение задумалась. — Носик слегка вздернут, что опять же не умаляет ее миловидности. Лицо круглое, чистое. Губы припухлые и слегка подкрашены. Возле губ две жесткие складочки, говорящие о том, что у барышни имеется характер…

— А вы наблюдательны, — похвалил ее Иван Федорович.

— Да, наверное, — ответила Апполинария Карловна. — Но это чисто женская наблюдательность.

— Скажите, а Ефимка… Он ее как-нибудь называл?

— Нет, только «ты»… — немного подумав, ответила Перелескова.

— Ясно… А во что она была одета?

— В платье малинового цвета с корсетом и черную шелковую тальму[8] без рукавов, на розовом подкладе и с кружавчиками по воротнику и подолу… Лаковые шнурованные ботинки черного цвета, шелковые перчатки коричневого цвета и шелковая же коричневая шляпка с мантоньерками[9], — без запинки ответила Апполинария Карловна, что привело Воловцова в искренний восторг.

— Феноменально! — с восхищением произнес Иван Федорович. И вообще, похоже, он нашел общий язык с Перелесковой, поскольку в его обществе она не была ядовитой, и ее глаза не смотрелись колючими и холодными. — Вы просто клад для сыщиков и следователей, — добавил Воловцов вполне искренне и дружелюбно улыбнулся.

— Благодарю вас, — несколько смущенно произнесла Апполинария Карловна. — Хочется думать, что я клад не только для сыщиков и следователей.

— Вне всяческого сомнения, — поспешил заверить ее Воловцов. — Это ведь я только касательно вашей феноменальной наблюдательности заметил про сыщиков и следователей. Остальные же ваши качества, перечислять которые здесь не имеется нужды, поскольку они налицо, просто не оставляют желать лучшего!

— Вы мне льстите, — метнула в него заблестевший взгляд Перелескова.

— Ничуть, — решительно не согласился с ней Иван Федорович. — Я только констатирую факты. — И склонился над ее ручкой в вежливом и благодарном поцелуе…

В то самое время, когда Воловцов стучался к Шацу, Виталий Викторович Песков выходил из старинного двухэтажного каменного здания, каковых немного уже осталось на застраивающейся новыми домами Астраханской улице. Выражение его лица было задумчивым. Он немного постоял у подъезда, оценивая полученную информацию и покуда не зная, как ею распорядиться, и пошел в Городской сад, что был расположен напротив училища. Найдя свободную скамейку, смахнул с нее опавшие листья и сел с тем же задумчивым выражением лица…

Заниматься дворником Ефимкой судебный следователь Песков начал со сбора информации о нем. Первоначальные сведения сводились к следующему: Ефим Афанасьевич Кологривов, из крестьян, родился в апреле одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года от отца Афанасия Ивановича Кологривова и матери Евдокии Дементьевны Кологривовой, в девичестве Васяниной. Оба из крестьян села Сосновки Сосновской волости Зарайского уезда Рязанской губернии. По рождении сына Ефима Афанасий Иванович стал ездить по уездным городам на заработки, потом приехал в Рязань и здесь же осел. Через полтора года он перевез сюда свою семью и снял небольшой домик в конце Вознесенской улицы.

Когда Ефимке было пять лет, Евдокия Дементьевна умерла от крупозного воспаления легких.