Бандитская Россия

Но в 1932 году банду всё-таки удалось ликвидировать. Во время задержания Пронька отстреливался до последнего патрона и успел-таки ранить троих оперативников, после чего его застрелили. Пронькиных недобитков отлавливали уже в Бузлуке и Казахстане. Специальная тройка ОГПУ, судившая бандитов, приговорила шестнадцать наиболее активных из них к расстрелу, остальные были осуждены на длительные сроки заключения с конфискацией имущества.

В сознании современного обывателя бытует расхожее мнение, что к концу двадцатых годов рост преступности в Советском Союзе резко пошел на убыль. На самом деле это не совсем верно. Действительно, «эпоха массового бандитизма» подошла к концу: количество тяжких преступлений, таких как убийства, вооруженные Нападения, снизилось, но на смену им пришли кражи, экономические преступления и мошенничества. Только в РСФСР в 1928 году в суды поступило более 1,5 миллиона уголовных дел, по которым осуждено около одного миллиона человек, что составило на 100 тысяч населения 1607 дел и 952 осужденных. При этом 22,1% лиц осуждались за имущественные преступления, в том числе больше половины - за кражи.

Писаный, неписаный

Воровской закон!

Голова-головушка

Ставится на кон…

Как уже отмечалось выше, первые годы советской власти характеризовались тем, что в криминальной среде наряду с преступностью профессиональной и рецидивной наблюдался небывалый рост преступности первичной. Пополнение, в первую очередь, прибывало из числа тех, кто не желал сотрудничать с новым режимом: мелкие буржуа, анархисты, беспризорники. Очень скоро все дни поднабрались опыта и выдвинулись в профессионалы. Кроме того, особую роль в преступном мире стали играть белые офицеры, по каким-либо причинам не сумевшие покинуть Россию с первой волной эмиграции, смыслом существования которых было только навредить существующему режиму.

По мере того как война сменялась миром, простые уголовники все охотнее прикрывали свою преступную деятельность белогвардейской, эсеровской или какой-нибудь ещё благородной фразой и позой. Тем более что в многочисленных бандах, терроризировавших мирных обывателей Курской, Ростовской, Псковской губерний, состояло немало бывших белых офицеров.

Таким образом, можно сказать, что этот период ознаменовался своего рода сращиванием политических и уголовных преступников. Это очень важный момент, поскольку дореволюционные преступники, в первую очередь, опирались на богатый опыт и традиции преступного мира (у них были налаженные каналы сбыта краденого, они соблюдали внутренние законы, так называемые варнацкие правила), а вот у новых преступников зачастую не было опыта преступлений, ни знакомых укрывателей краденого, ни устоявшихся традиций, ни наработанных привычек. Но при этом они были людьми, пришедшими из более высоких социальных слоев, имели хорошее образование, закалились в Гражданской в Первой мировой войнах и отличались организаторскими талантами. И ещё - они люто ненавидели советскую власть, которая отняла у них все: положение в обществе, имущество, родных и близких. В результате «политические» нередко становились лидерами преступных группировок, которые являлись бандами совершенно новой формации. Их участники отличались отчаянной смелостью, хитростью, умением владеть разными видами и системами оружия, имели опыт разработки планов ведения боевых операций.

Старые уголовники поначалу весьма лояльно отнеслись к пополнившей их ряды «белой кости», но со временем сообразили, что «их благородия», со своими требованиями беспрекословной дисциплины, соблюдения порядка и привычками командовать, вполне могут оттеснить их на второстепенные позиции, В свою очередь, о чем-то подобном догадывались и «белые урки». И вот уже к середине двадцатых годов они начинают формировать новые, собственные банды, деятельность которых может рассматриваться как некий социальный протест. Они привлекают в свои ряды беспризорников и босяков, не связанных никакими уголовными традициями, выискивают обиженных властью «себе подобных».

Поначалу такие банды назывались «идейными», поскольку их участники считали себя преступниками по политическим мотивам. На первых порах они действительно придерживались неких собственных политических идей и убеждений (например, анархисты), но постепенно всё это так или иначе свелось исключительно к противостоянию властям. Впрочем, по-другому и быть не могло.

Лидеры «идейных» предпочитали не принимать личного участия в совершении преступлений - чаще всего они выступали лишь в качестве мозгового центра. Впрочем, и этого было достаточно, чтобы получать право на раздел преступной добычи по собственному усмотрению. Вскоре таких вожаков стали называть жиганами, притом что до революции это прозвище считалось презрительным. Рядовых же членов банд отныне величали босяками или шпаной.