Бандиты. Книга 2. Ликвидация

— Вы отдали Прянишниковой коллекцию?

— Нет, конечно. Мы вообще сначала весь хабар свалили у моего дяди, Леннарта Себастьяновича.

— У тебя и дядя есть?

— У меня и мама с папой есть, но далеко, вам точно не достать.

Перетрусов понял, что Ева, как загнанная в угол крыса, может решиться на отчаянный шаг, поэтому решил смягчиться.

— Никому не нужны твои мама и папа, а дядя — тем более. И что, так никто к Прянишниковой не ходил?

— Почему не ходил? Скальберг через неделю ее навестил, продуктов принес, лекарств и сказал, что Лешку с Кириллом пьяные матросы в Мойке утопили.

— А она?

— А ты как думаешь?! — вспылил Эвальд. — У нее оба сына погибли, как она может реагировать? Скальберг не рассказывал, но у него на физиономии было написано, кого мадам виноватым считает.

Богдан задумался. Чего-то в этом складном повествовании не хватало.

— А что потом было? Как вы сокровища делили-то?

— Ну, тогда-то все и перессорились.

После революции все пошло прахом. Ребята узнали, что их отчислили, но это было их удачей, потому что все запуталось настолько, что начальника училища в скором времени расстреляли сами юнкера. Началось время грабежей, самочинных реквизиций, убийств, и разумные люди принялись в срочном порядке покидать Петроград. Прислушиваясь к новостям и слухам, ребята узнавали, что мародеров в Зимнем дворце побывало великое множество, все что-то выносили. Распродавать сокровища было бессмысленно, с сокровищами нужно бежать за границу, но тут-то возникли первые сложности.

Старики Куликова ни в коем случае не желали покидать Питер. Его отец работал автомехаником, мать была швеей, а что по происхождению они дворяне, родители и думать уже забыли. Без них Куликов уехать не мог, хотя старшие его братья и сестры покинули страну в числе самых первых.

У Сеничева случилась любовь. Вернувшись домой, он вдруг обратил внимание на соседскую девчонку, которую раньше не замечал. Раньше-то она маленькая была, а тут вдруг раз — и расцвела. И тоже ни в коем случае не собирается покидать страну, в крайнем случае — согласна переждать зиму под Новгородом, в деревне.

Скальберга вроде ничего не держало. Вполне мог уехать, как уехали в Швецию Эвальд и его родители, но никак не мог решиться. Он поменял жилье, снял комнату напротив дома Леннарта Эбермана, так, чтобы в случае опасности дядя Леннарт мог просто отдернуть в стороны кисейные занавески, и отправился искать себе работу по душе.

Зимой в Питере стало холодно, голодно и опасно. Если кого-то не забирала ЧК, то приходили самочинщики и отнимали все до нитки. Вот в это время, тридцать первого января, и наведались к дяде Леннарту за своей долей Куликов и Сеничев. Были они настроены решительно, старик Эберман испугался и подал сигнал тревоги, на который Скальберг явился незамедлительно — достаточно только через дорогу перебежать.

Бывшие друзья, увидев Скальберга, сначала поникли — они-то забрали с собой только то, что в карманы влезло, а Шурка полный мешок упер. Добытое в ту злополучную ночь добро Сеничев и Куликов сложили в мешок Скальберга и оставили на хранение дяде Леннарту, договорившись собраться, когда дела будут совсем плохи. И вот теперь оказалось, что дела плохи, но Скальберга бывшие однокашники почему-то позвать забыли.

— Мы не думали, что ты дома, — сказал Куликов.

Скальберг не стал скандалить. Лишний шум им был ни к чему: соседи Эбермана менялись каждую неделю, и что они за люди, никто знать не мог. А у старика в камине, за покореженным от жара листом железа и куском асбеста, имелся потайной несгораемый шкаф, в котором дядя Леннарт хранил за мизерную плату чужие ценности.

— Ладно, если пришли, давайте делиться, — тихо сказал Скальберг.

Они вытащили мешок из тайника, аккуратно выложили содержимое на ковер и стали проверять по списку, который составили, оставляя сокровища на сохранение.

За несколько месяцев ничего не пропало. Принесенное Куликовым было завернуто в носовой платок, добыча Сеничева помещалась в табачном кисете. Лежали там и абсолютно бесполезные вещи — вроде костяного гребешка с инкрустацией из бисера или перламутровой табакерки с музыкой, имелись и действительно дорогие безделушки — вроде горсти крупного жемчуга, в том числе черного, или перстня с изумрудом. Но по сравнению с впихнутым в вещмешок Скальберга добром добыча Куликова и Сеничева казалась смешной.

Именно в этот момент Куликов и вспомнил:

— Ты же говорил, что если кому не хватит, то поделишься.

— Помню.

— Так делись.

Скальберг удивленно посмотрел на друзей:

— Куда вам столько, вы сначала это потратьте.

— Шурка, какая тебе разница? Давай разделим и разбежимся.

— Вы дураки, что ли? Сейчас этот лом понесете по домам? Вас на углу Лиговской разденут обоих.

— Не твое дело. Обещал делиться — так делись.

— Или что?

Бывшие друзья растерялись. Когда молчание затянулось, Скальберг сказал:

— Давайте расходиться. А то вы сердитесь, я сержусь, так недалеко поссориться. Потратите свое добро — приходите еще раз, отсыплю, сколько нужно. А жадничать не надо.