Бандиты. Красные и Белые

— Тварь, говорю, ты. Змея подколодная. Жаль, тебя в Сломихинекой за трусость не расстреляли.

— Не забывайтесь, Петр Семенович. Не в вашем положении дерзить. В случае успеха операции вам будет гарантирована полная безопасность вашей семьи, повышение по службе, возможно — перевод в штаб армии.

— Жопы полковничьи лизать, что ли? Правильно Чепай вашего брата не любит, буржуев недобитых. Мы революцию делаем, а вы на наших горбах в светлое будущее едете. Ничего, Чепай тоже не дурак, он все понимает. Вот сломает хребет казакам — и за вас примется.

— Так и передать товарищу Фрунзе?

— Так и передай.

— Я очень уважаю вашу преданность Чепаеву, товарищ Исаев. Ну что ж, очень жаль. Фотокарточку оставьте себе. Каждую неделю вам будут присылать новую, с семьей в полном составе. В известной степени, конечно — фотографировать же будут только живых.

Фурман не боялся. Фурман был уверен, что Петьке некуда деваться, — и был прав.

— Надеюсь, когда наша беседа окончится, ты поведешь себя по-умному и все сделаешь правильно, — сказал комиссар, внезапно перейдя на «ты». — Дело в том, Петр Семенович, что у тебя сейчас еще есть сила, но... жаль это признать, силы не вечны. И твои дни, они уже почти сочтены. В этом и заключается самая главная несправедливость жизни. Но к этому нужно подходить здраво. Ты, товарищ Исаев, думаешь, что будешь стареть, как вино. Если смотреть с позиций того, что вино в итоге превращается в уксус, то это так, но если ты думаешь, что с годами, как вино, будешь становиться лучше, то ты ошибаешься. Сколько раз, как ты думаешь, сумеешь выжить в атаке? Пару раз? Мирная жизнь ветеранов не терпит. Ты подошел совсем близко к славе, но твое время уже вышло, и если ты хотел славы, надо былостараться раньше. Ну что, договорились?

— Считай, что да.

— Перед делом ты почувствуешь неприятное легкое покалывание. Это твоя гордость. Пошли ее ко всем чертям с матерями, от гордости одна головная боль, а толку никакого. Перебори ее в себе, потому что уже через год, где-нибудь в Крыму, ты скажешь: «Товарищ Фурман был прав».

— Никакой головной боли, товарищ Фурман.

— Через месяц ты позвонишь в штаб.

Петька кивнул.

— Скажи это, — велел Фурман.

— Через месяц я позвоню в штаб.

— Скажешь пароль: «два-двенадцать, жду». За тобой приедут, и ты лично передашь льва товарищу Фрунзе. Повтори.

Петька повторил.

И повторял каждое утро до самого сегодняшнего дня.

Нельзя сказать, что Чепая удивила история Петьки. Но разозлился он не на шутку, едва самовар не расплющил от ярости. Какими только словами ни называл он бывшего комиссара, командарма и всю советскую власть. Будь здесь политработник дивизии Батурин, свой, родной — наверняка расстрелял бы за махровый антибольшевизм и Василия Ивановича, и Петьку, а потом сам бы застрелился за то, что слышал.

— Так я и знал! — кипел Чепай. — Пригрел змею- ку! Что ж ты раньше молчал, тюня-бакенщик? — и Петька получил подзатыльник, словно он не порученец, а малолетний оболтус.

— Так я ж ведь думал...

— Думал он! Застращали его! Ты что — не знаешь меня?! Приходи ко мне в полночь и за полночь. Надо — так разбуди. Я навсегда с тобой, я поговорю, скажу, что надо... Обедаю — садись со мной обедать, чай пью — и чай пить садись. Вот какой я командир!

Чепай несколько раз прошел по избе из конца в конец, уселся на лавку, закинул ногу на ногу и пристально посмотрел на ординарца.

— Точно не наговариваешь?

Петька тут же скуксился:

— Чепай, ну что ты из меня...

— Молчи, сам вижу, что не врешь.

Чепай глубоко задумался, замер, и только пальцы ног шевелились. Петька завороженно смотрел на них.

— Это их любимая тактика — заложников брать, — сказал Чепай. — Мне они тоже грозили. Только вот что я скажу — накося выкусите-ка, любитесь вы конем! Тронешь мое — и кровью умоешься. На самом деле, когда они заложников берут — они сами боятся.Это террор, Петька. А террористам на уступки идти нельзя, иначе они сядут на шею и ноги свесят. Да, они могут убить твою семью. Но за свои семьи они тоже боятся и знают, что ты можешь прийти за ними. А ты придешь! И я приду!

Чепай вскочил на ноги, испугав хозяйского кота, который тоже внимательно следил за босыми пальцами начдива.

— Брысь, контра! — рыкнул на животное Чепай, а сам навис над ординарцем: — Пойми, дурья твоя башка, Фурман боится не меньше твоего. Всякая власть на страхе держится. А вот ты выйди и скажи — не боюсь! И кулаком по столу ударь. Тогда все подумают: вон Петька не боится, значит, сила за ним. Встанем за Петьку, за нами тоже сила будет. Понял?

— Понял!

— Не будешь бояться?

Петька опустил голову, но потом резко поднял и сказал:

— Есть не бояться!

— Вот так, молодца. А теперь сгоняй за чистыми портянками.

Письмо