Бангкок-8

— Оказывается, ты не все знаешь о своей стране. Разумеется, девушек сюда не пускают — их бы здесь разорвали. Я говорю о свиноферме. Твой народ страдает гомофобией, ты слышал об этом? Свинья котируется в двадцать пять раз выше, чем боров, сдается на короткий срок, всего на полчаса. Мне доверили вести бухгалтерию, и я, конечно, очень пунктуален, что касается денег и времени. Даже соорудил маленький электрический звонок, чтобы человек знал, что через пять минут его срок кончается. — Фриц взмахнул руками. — Такое доверие — большая честь. В прошлом году меня поставили на тараканий проект, и я увеличил производство на тысячу процентов. Качество питания и уровень здоровья в тюрьме неизмеримо выросли. Я всегда был в высшей степени деятельной натурой.

Я кивнул — настолько незаметно, что сам не поверил, что можно уловить этот мимолетный жест. Фриц почесал ухо: условный сигнал, который означал, что сидящий в углу охранник закроет на все глаза. Возможно, Фриц покупал его двумя-тремя сигаретами «555». Я достал пачку «Мальборо», вытащил из нее сигарету со стобатовой бумажкой, закурил и вопросительно посмотрел на тюремщика. Тот согласно наклонил голову. Я протянул зажженную сигарету Фрицу. Тот сделал пару затяжек, затушил пальцами огонек и улыбнулся:

— Оставлю на потом.

Я сказал, что на этот раз он может оказать мне услугу. Он слушал меня со своей обычной, напоминающей паранойю настороженностью, пока я рассказывал ему о Брэдли и о мосте Дао-Прая. Можно было говорить по-английски или по-тайски — теперь он одинаково свободно владел и тем и другим языком, а тюремный жаргон знал лучше, чем я. Закончив, я зажег вторую сигарету и тоже передал ее Фрицу. Охранник как будто ничего не заметил. Фриц сделал пару затяжек и опять затушил кончик.

Он ничего не знал ни о Брэдли, ни о поселенцах под мостом, но согласился, что в тюрьме наверняка есть люди, которые располагают необходимой мне информацией. Фриц, как всегда, дергался, беспокойно размахивал руками и вопросительно смотрел на меня. Я стал описывать увиденную на полотне в доме Брэдли женщину, однако не уловил никакой реакции, пока не упомянул о кхмерах. Его глаза вспыхнули, но на такое короткое мгновение, что я бы не заметил, если бы не научился принимать сигналы тюремного семафора. Я замолчал, не закончив фразы. До сих пор мы говорили по-тайски, но с этого момента он перешел на английский.

— Я о ней слышал. Здесь все о ней слышали. Она просто легенда из-за этих кхмеров, которых боятся даже тайские бандиты. Проворачивала какую-то операцию с яа-баа и использовала кхмеров в качестве крыши — так по крайней мере говорят. Ее уважают, потому что она сумела стать для них божеством. Ты же знаешь этих кхмеров из джунглей. Теперь они буквально готовы отдать за нее жизнь. Такова легенда. До сегодняшнего дня я не прислушивался к ней. Посмотрю, что мне удастся для тебя сделать.

Фриц вежливо спросил о моей матери, и мы обсудили возможность его помилования в этом году. К тому времени как я собрался уходить, все сигареты с банкнотами были уже у него. Денежный поток позволял ему все это время оставаться в живых. А мне какой-то неизвестный ежемесячно переводил на счет деньги из Германии.

Дорога из мрачного здания тюрьмы в свободный мир очень длинная и очень прямая и кончается в общественном саду, где цветут гибискусы, бугенвиллеи, орхидеи и зеленеют пышные кроны тропических деревьев. Как медитирующему человеку не заметить в этом некую замену оси сознания?

*

Возвратясь в свое жилище, я почувствовал, что мой дух исчерпал возможности общения с миром, рана вызвала озноб, и мне, как обычно после визита к Фрицу, для медитации требовалась определенная поддержка.

Основная ветвь буддизма с неодобрением относится к употреблению ганжи, и величайшие мужи осуждают отравление организма в любой форме. Но с другой стороны (уговаривал я себя), буддизм — не застывший навеки свод правил. Это органический Путь, который приспосабливается к настоящему моменту.

Я прятал кое-что у себя под матрасом и теперь, набив сигаретку, от души затянулся. И внезапно превратился в одно сплошное горе. Сорвал с себя пластырь — пусть сочится кровь. Лелеял в себе боль (благословенный Будда, как же я любил этого парня!). Я не желал облегчения, я хотел, чтобы он был со мной. Ощущая, как боль концентрируется между глаз, свернул еще одну самокрутку, постаравшись сделать ее как можно длиннее, и начал все сначала. Я не хотел просветления, я хотел этого парня. Прости, Будда, я любил его сильнее, чем тебя.

Глава 29