Баня по-Казански

С тех пор, однако, многие традиции русской бани оказались забыты и утеряны. Хорошо, что они еще оживают в произведениях писателей и поэтов. И одно из таких — рассказ Василия Шукшина «Алеша Бесконвойный». Пожалуй, такого тонкого и достоверного раскрытия сути русской бани не найти ни у кого.

Сибирский колхозник Костя Валиков, прозванный за редкую неуправляемость Алешей Бесконвойным, имел обыкновение «по субботам топить баню». «У него была своя наука — как топить баню. Например, дрова в баню шли только березовые: они дают после себя стойкий жар. Он колол их аккуратно, с наслаждением, — рассказывает В. Шукшин. — Поленья в каменке он клал, как и все кладут: два — так, одно — так, поперек, а потом сверху. Но там — в той амбразуре, которая образуется — то, — там кладут обычно лучины, бумагу, керосином еще навадились теперь обливать, — там Алеша ничего не клал, то полено, которое он клал поперек, он его посредине ершил топором, и все, и потом эти заструги поджигал — загоралось…

Из двери ровно и сильно, похоже, «ак река разворачивает, валил, плавно загибаясь кверху, дым. Это первая пора, потом, когда в каменке накопится больше жару, дыму станет меньше. Важно вовремя еще подкинуть: чтоб и не угли уже, но и не набить тесно — огню нужен простор. Надо, чтоб горело вольно, обильно, во всех углах сразу. Алеша подлез под потолок дыма к каменке, сел на пол и несколько времени сидел, глядя в го¬рячий огонь. Пол уже маленько нагрелся, парит; лицо и коленки достает жаром, надо прикрываться. Да и сидеть тут сейчас нежелательно: можно словить незаметно угару.

Алеша умело пошевелил головешки и вылез из бани… Дровишки прогорели… Гора, золотая, горячая, так и дышала, так и валил жар. Огненный зев нет–нет да и схватывал синий огонек… Вот он — угар. Ну, давай, теперь накаляйся все тут — стены, полок, лавки… Потом не притронешься…

Алеша накидал на пол сосновых лап — такой будет потом Ташкеyт в лесу, такой аромат от этих веток, такой вольный дух, черт бы его побрал, — славно!»

Вот так, подготовить баню по всем правилам, как Костя Валиков, в деревнях сегодняшних уже забывается: топят чаще «на скорую руку, кое–как, пых–пых», а потом «будут глотать горький чад и париться». «Напарится не напарится— угорит, придет, хлястнется на кровать, еле живой — и думает это баня».

Нет, принимать баню тоже надо умеючи. Вот как это делает сам Алексей: «Он вынул распаренный душистый веник из таза, сполоснул тот таз, навел в нем воды попрохладней… Дальше зачерпнул ковш горячей воды из котла и кинул на каменку — первый, пробный. Каменка ахнула и пошла шипеть и клубиться. Жар вцепился в уши, полез в горло… Алеша присел, переждал первый натиск и потом только взобрался на полок. Чтобы доски полка не поджигали бока и спину, окатил их водой из тазика. И зашуршал веником по телу. Вся–то ошибка людей, что они сразу начинают что есть силы охаживать себя веником. Надо сперва почесать себя — походить веником вдоль спины, по бокам по рукам, по ногам… Чтобы он шепотком, шепотком, шепотком пока. Алеша искусно это делал: он мелко тряс веник возле тела, и листочки его, точно маленькие горячие ладошки, касались кожи, расзадоривали, вызывали неистовое желание сразу похлестаться. Но Алеша не допускал этого, нет. Он ополоснулся, полежал… Кинул на каменку еще полковша, подержал веник над каменкой, над паром и поприкладывал его к бокам, под коленки, к пояснице… Спустился с полка, приоткрыл дверь и присел на скамеечку покурить. Сейчас даже маленькие остатки угарного газа, если они есть, уйдут с первым сырым паром. Каменка обсохнет, камни снова накаляться, и тогда можно будет париться без опаски и вволю. Так–то, милые люди».

Русская баня в Казанском крае оказалась в соседстве с целым семейством родственников — татарской, чувашской, марийской, и удмуртской мунчой и мончой, мордовской баней. У каждой из них — свои обычаи, нравы. Но сближала их общность устройств и схожесть процедур: рубились все из дерева, где устраивались, калильные печи — каменки, за ними — полок, лавки вокруг стен, а уж мытье в них везде не обходилось без паренья.

Общим атрибутом и необходимой принадлежностью же выступал березовый веник, одинаково почитаемый как русскими, так и татарами и чувашами, марийцами и мордвой, удмуртами. Береза наделялась ими волшебной и целительной силы, про нее слагались песни:

Во поле березенька стояла,

Во поле березенька стояла,

Люли, люли стояла,

Люли, люли стояла,

В чистом кудрява бушевала,

В тереме девица горевала.

Люли, люли горевала…

Интересно, что эту самую–самую русскую народную песню написал… татарин Николай Мисаилович Ибрагимов (1778—1818 гг.), адъюнкт российской словесности Казанского университета.

Курная бревенчатая изба — прародительница финской сауны, сестры финно–угорских бань Казанского края. «Сауна» переводиться как «баня», и судя по легенде, открыли ее люди случайно. Как–то горячие камни домашнего очага одного племени во время дождя накапала вода сквозь крышу. Воцарился кругом такой приятный пар, что впредь стали напускать его уже помимо дождя. Так потом люди додумались и до сауны.