Баня в полночь. Исторический обзор магии и гаданий в России

Воинский артикул Петра в значительной степени основан на шведском военном кодексе издания 1683 года, который был принят, однако, еще королем Густавом Адольфом в 1621 — 1622 годах и, в свою очередь, опирался на более ранние образцы. Шведский свод написан в то время, когда страх перед колдовством в этой стране бьш уже весьма силен, но еще не достиг своей высшей точки. Артикул 1 в нем также посвящен «страху Божию» и запрещает магию и заговаривание оружия, грозя столь же тяжкими наказаниями[58]. {604} Шведский свод частично основан на «Constitutio criminalis Carolina» (законодательном своде, созданном в 1532 году по повелению императора Карла V и имевшем целью создание общей правовой структуры для всей Священной Римской империи[59]), а также на различных датских и французских ордонансах. Фактически заимствованное из римского права различение вредоносной магии (и наказание за нее через сожжение) и магии, не причиняющей вреда, попало в Воинский артикул Петра прямо или опосредованно из статьи 109 «Carolina» (хотя эта статья не содержала различий между демонической и недемонической магией)[60]. Содержащееся в кодексе «Carolina» требование, чтобы признания обвиняемых добывались под пыткой, было в России того времени уже обычной практикой. Заимствованный характер постановлений Петровского кодекса по отношению к европейскому праву в советских исследованиях по истории законодательства в России обыкновенно игнорировался.

Близкие законодательные нормы можно найти в XVII—XVIII веках во многих частях Германии, и остается спорным, в какой степени царь просто воспроизводил североевропейскую модель, а в какой степени это соответствовало его собственным воззрениям. Конечно, Петр заботился о том, чтобы его военное законодательство выглядело «европейским»; 3 июля 1699 года его консультант генерал-майор Адам Вейде сообщает, что все статьи для нового военного кодекса готовы и что он имел в виду обычаи других великих монархов[61]. Однако возможно, что Петр или его приближенные сознательно пересмотрели военное законодательство о наказаниях за колдовство, поскольку в Морском уставе 1720 года (который стал компиляцией французских, английских, шведских и датских морских регламентов)[62] статьи против магии из 1-й главы перекочевали в 4-ю; кроме того, в уставе уже не упоминаются ни «ружья заговорители», ни союз с дьяволом, ни те, кто обращается за помощью к волшебникам: магию устав связывает с идолопоклонством, суеверием и богохульством. Между тем в толковании этого закона (а каждый артикул сопровождает толкование, как его следует исполнять) утверждалось, что сожжение есть обычная казнь для чернокнижников, отравителей и богохульников[63]. Однако в известных колдовских процессах этот закон не применялся.

Введение военного законодательства против колдовства не имело опоры в предшествующем законодательстве и стало своего рода недоразумением. Оба военных законодательных свода в России {605} содержали первые гражданские законы, в которых магические практики определены как преступления с предусмотренным наказанием. Отчасти именно по этой причине солдаты в XVIII веке довольно часто оказывались в числе обвиняемых в колдовстве. Жизнь русского солдата и без того была несчастной и опасной. В XVIII и XIX веках рекрута в молодости отнимали от семьи, и на военной службе он проводил остаток жизни или большую ее часть[64]. В этом сравнительно закрытом сообществе пышно расцветали суеверные предрассудки и пользовались успехом страшные рассказы, что часто ставило власти перед проблемами. Кочевой образ жизни солдат, оторванных от родных мест, так же как и паломников, вероятно, послужил одной из причин единства суеверных представлений и магических верований на обширном пространстве Европейской России и Сибири. В 1721 году первый иеромонах флота Маркел Радышевский доносил, что в армии у морских и сухопутных офицеров и солдат имеется множество волшебных «суеверных книжиц»[65].

Другой значительной категорией обвинявшихся в волшебстве (и по сходным административным причинам — из-за наличия соответствующих правовых норм) были представители духовенства. Необходимо признать, что, как отмечалось выше, представители низшего духовенства проявляли большой интерес к народной магии[66]. Предпринятое М.Н. Сперанским исследование владельческих сборников XVIII века показало, что из пяти категорий их владельцев (крестьяне, духовенство, купечество и прислуга, а также военные) лишь духовенство располагало магическими текстами[67]. Представители духовенства встречаются не только среди обвиняемых в волшебстве, но и среди истцов: так, один священник подал челобитную царю, утверждая, что некая супружеская пара злыми чарами испортила его дочерей[68].