Банк

– Я ж кричал, чтоб не дышала, – прижимая к себе содрогающуюся от непрерывного озноба девушку, бормотал Забелин. Так и стояли они на глазах у сидящих подле посетителей кафе – она, вздрагивающая у него на груди, и он, то и дело неловко поглаживающий ее влажные волосы, бессмысленно повторяя одно и то же: – Ну что ж ты так-то? Это ж всего только аттракцион.

Вот уже несколько часов, не в силах ничем заняться, Наталья крутилась непрестанно в кресле, выкуривала одну за другой сигареты и неприязненно косилась на застывшие усики настенных часов.

Появление Максима – без стука – ее испугало.

– Чему обязана?

– Красоте собственной. Сразу – «чему обязана?» Имей в виду – казенщина красивой женщине идет, как кирза под мини-юбку. Может человек просто зайти поплакаться?

– Ты ничего не перепутал? Местком – это через две двери.

– Да будет тебе, Натка, выеживаться. Вижу ведь, что тоже не в себе. Может, объяснимся? Хочу позволить тебе меня простить.

Ответ напрашивался сам собой, и Наталья не удержалась:

– Позвольте вам этого не позволить.

Но тем самым и поломала дистанцию, на которой старательно удерживала его вот уже несколько дней.

– Пошто своего верного холопа мучишь, боярыня? То вроде приближаешь. Вот-вот оттепель. Я по простоте сразу душу нараспашку. И тут опять – бац морозцем! А у меня, между прочим, бронхит хронический.

– Специально готовился, чтоб покрасивше?

– Ну и готовился. – Максим вспрыгнул на крышку стола, поерзал, поудобней усаживаясь. – Виноват я перед тобой, многажды уже каялся. Так сам себя за все эти годы потерянные и выпорол. Но жизнь-то не кончилась, Натаха. Ну не можем мы друг без друга. Так чего, так и будем кичиться, пока импотенция не одолеет? Знаю, недостоин. Но тогда кто тебя вообще достоин? Через всю эту грязь…

– Господи, опять за свое?.. Да слезь ты со стола, к чертовой матери!

– Уже. Ну что ты глазищи свои немыслимые округлила? Любишь ведь. А меня знаешь как при виде тебя прихватывает? Я ведь по утрам специально пораньше приезжаю, просто чтобы увидеть, как ты над асфальтом летишь.

– У-у! – завыла Наталья. – Эва куда тебя! Очнись же. Не летаю я уже давно. Кончилось топливо! Ты мне бесконечно рассказываешь, как жил. Но я-то эти годы тоже жила. Выживала. Почему не спросишь как, – она сделала усилие, – с кем! Так вот, будешь премного удивлен…

– Не надо, – поспешно попросил сникший Максим. – Не надо меня удивлять. Думаешь, сам не понимаю, что не могла такая, извини, телка столько лет одна? И с кем, нашептали. Но только ничего это не меняет. И хочу, чтоб ты это знала. Я, собственно, зачем зашел? На день рождения пригласить.

– День?.. – Наталья изумленно перевела взгляд на висящий календарь, на котором сегодняшнее число выделялось, разрисованное пастой, будто проволокой обмотанное. – Ой, Максик! Прости…

– Ничего, старик Макс привык к невниманью. Я тебя вечером в шесть часов у себя жду. И не делай такую ужасную нюню.

– Увы, не судьба. Поверь, мне правда жаль, но у меня встреча на семь назначена. Чисто деловая.

– А я с шести ждать буду. Поставлю «Абрау-Дюрсо», торт, цветы, свечу потолще зажгу…

– Не могу обещать…

– А я жду. Учти, кстати, свеча церковная, на сутки рассчитана.

И, не давая ей ответить, Максим быстро выбежал в коридор, откуда тотчас послышался его распекающий кого-то голос.

Решившись, Наталья подняла трубку.

– Алло, охрана? Я на восемнадцать тридцать заказывала три пропуска: Подлесный Вячеслав Иванович и с ним еще двое… Да. Аннулируйте, и не пропускать. Спасибо.

И решительно вышла из кабинета.

Как и всегда, все в коридоре с облупленными стенами и скрипучим полом дышало деловитостью – вокруг сновали озабоченные люди в потертых синих халатах. Она бы, пожалуй, не решилась на пари утверждать, что именно с оживленной озабоченностью обсуждают сейчас в каждой из бесчисленных курящих группок. Зато безошибочно могла определить, о чем не говорят, – о работе. Тех немногих, кто, собственно, и двигал эту пресловутую науку, в коридорах увидишь нечасто.

На лифте Наталья поднялась на десятый этаж и будто во времени переместилась, оказавшись в том коридоре, но покрытом ковром, сияющим свежестью и оптимизмом, с множеством дубовых дверей с кодовыми замками и витиеватыми вывесками. В холлах для приглашенных гостей среди кожаной мебели стояли вазоны с цветами и импортные телевизоры. В дальнем углу перед витой лесенкой наверх висела табличка – «PRIVATE», вход в Зимний сад".

– Что-то ищем? – возле Власовой возник секьюрити в сшитой по фигуре форме.

– Да, Александра Борисовича, – и, не дожидаясь реакции, толкнула знакомую дверь – финансовый директор имел запасную резиденцию на этаже арендаторов.

При виде входящей на хмуром, скрытом огромными очками узком, испещренном морщинками лице Петракова появилась радостная и вместе с тем озадаченная улыбка.

– Наташенька моя пришла! А я тут, понимаешь, последние бумаженции разбираю. Не чаял. Мы вроде договорились на семь у тебя с договорами. Или… передумала?

– Передумала. Надо поговорить, Саша.

Забелин стоял в лоджии, раздраженно вслушиваясь в ночной плеск моря и пытаясь разобраться в новых для себя ощущениях.