Банк

Я знаю, это правда, насчет флейты. Отец тысячу раз говорил, что уже голову сломал, пытаясь понять, почему я пошел работать в Банк. Проблема в том, что я и сам не очень представляю почему. Точно не из-за денег, хотя деньги — это здорово. Возможно, из-за подсознательного неприятия хаоса. С самого рождения наша жизнь строго расписана: средняя школа, старшие классы, колледж, поступление на работу — и четкая дальнейшая перспектива: два-три года в Банке, затем академический отпуск для получения диплома магистра бизнеса, возвращение в Банк и восхождение по служебной лестнице аж в стратосферу; к сорока пяти годам выход на пенсию, собственный дом, дача и два породистых лабрадора. Вот и стараешься держать лицо, хотя горло все крепче сжимает невидимая рука старого неумолимого Адама Смита. Бросить все, уйти из Банка, отказаться от обеспеченного будущего означает сдаться на милость неизвестности. Ни стабильности, ни постоянного дохода, ни гарантированной дачи, ни лабрадоров. Будущее, отравленное неопределенностью.

Да, я полностью отдаю себе отчет в том, что это трусливая, жалкая позиция. Я читал «Алхимика» и согласен с автором: люди могут лишь надеяться достичь гармонии с предначертанной судьбой. Тем не менее мой страх вполне обоснован. Задумайтесь, неужели кому-нибудь из нас на роду написано разъезжать по городу, уцепившись за поручни мусоровоза, и подбирать отходы за другими людьми? Или свежевать трупы убитых? Герою «Алхимика», может, и хорошо работалось во времена сплошного земледелия, когда жизнь была проще и разделение труда заключалось в выборе между охотой на диких кабанов и выращиванием льна. Все изменили Форд и промышленная революция, которые привнесли в корпоративный труд понятие автоматизации. Согласитесь, Алхимик просто не выжил бы в современном мире.

— Не понимаю, для чего тебе класть на это жизнь, год за годом заниматься работой, высасывающей из тебя все силы…

Новый поток густого дыма. Отец достиг возраста, в котором его родители умерли от рака: бабушка — от опухоли мозга, дед — с изъеденным полипами кишечником. Это делает папу особо чувствительным к быстротечности жизни.

— Да все правильно… Стоя здесь с тобой, я полностью согласен с твоими доводами. Но начинается рабочая неделя, на меня сваливается лавина дел, и я забываю себя и начинаю мыслить как банковский аналитик. Банк, словно зловещий водоворот, всасывает барахтающегося, пока не утянет на самое дно и не сделает частью себя.

Послышалось бряканье серег — тетка Пенелопа выглянула из дверей дома.

— Обед подан. Сегодня у нас шведский стол, так что идите и сами себе накладывайте.

Я положил на тарелку морковного пюре, когда дядя Том, незаметно зайдя с тыла, ущипнул меня за левую ягодицу.

— Так, значит, девяносто часов в неделю, а?

Я успел ударить его по руке и избежал нового щипка.

— Ага.

— Но тебе, наверное, платят большие бабки?

— Шестьдесят чистыми.

— Как это?

— Ну, в конце каждого года мы получаем бонус. Наверное, дадут еще пятьдесят или около того.

— Ничего себе, двадцать три года, и уже зарабатываешь по сто тысяч в год?!

Дядюшка Том, искренне взволнованный обнаруженной им счастливой синаптической связью, принялся повторять всем и каждому:

— Как вам нравится, двадцать три года, и уже зарабатывает сотню тысяч! Вот бы кого заставить выплачивать наши ссуды, а?

Через несколько секунд все присутствующие инопланетяне, узнав о размерах моей зарплаты, гудели, как рой москитов. Сумма вызвала недоверчивые возгласы и горячие споры. Остаток обеда я тщетно пытался убедить маленьких кузин и кузенов не учиться на аналитика инвестиционного банка, независимо от того, сколько наклеек с покемонами они смогут купить на свое жалованье.

Я с усилием прожевывал последний кусок жесткой свиной грудинки, когда тетка Пенелопа, стоя посредине комнаты, неожиданно разрыдалась:

— Не могу поверить, мне пятьдесят лет, а у меня такая жизнь! Хуже всего, что уже ничего не изменишь, все давно и намертво устоялось…

Слова прозвучали неожиданно веско — неуместно, но тем не менее убедительно. Собравшиеся не знали, как полагается реагировать в таких случаях, поэтому, замолчав, бестактно уставились на тетку, пока смущенный муж не увел ее наверх.

Мама нервно засмеялась:

— Это намек, что нам пора расходиться.

Идя к машине, папа в одно мгновение предал все великодушные ободрения, озвученные часом раньше, доказав, что безнадежно опришелился:

— Все-таки, сынок, мы с мамой очень гордимся тобой. Самостоятельно пробиваешься, делаешь карьеру без протекции, сам себя обеспечиваешь… Трудности лишь закаляют характер. Поверь мне, продержись еще два года, и фортуна повернется к тебе лицом!