Банк, хранящий смерть

Вдруг он вспомнил дату. Сейчас был 1897 год. Через год исполнится ровно сто лет мятежу 1798 года — ужасному, с самого начала обреченному на поражение восстанию, унесшему жизни тысяч ирландцев, которые погибли на поле битвы или были повешены в тюрьмах в наказание за неповиновение. Пауэрскорт содрогнулся, вспомнив зверства, выпавшие на долю невинных католиков. Отцов заставляли, стоя на коленях, смотреть, как порют до крови их сыновей, а потом они менялись местами, и истекавшие кровью сыновья смотрели, как секут их отцов, пролитая кровь тех и других смешивалась на песке у них под ногами. «Это и моя кровь». Пауэрскорт вспомнил своды часовни, где ирландцы тщетно протестовали против обрушившегося на них террора: «Милостивый Боже, что стряслось с Ирландией? Где теперь искать грешных жителей этой земли? Возможно, Ты отыщешь ирландца в тюрьме — единственном безопасном месте, я едва не сказал «жилье». А если не найдешь его там, то увидишь спасающимся вместе с семьей из горящего дома — освещенного до самой крыши огромным пожаром; или, может быть, отыщешь его белеющие кости на зеленых полях его страны; возможно, Ты повстречаешь его, когда он бороздит океаны или вторит отчаянным воплям разбушевавшейся толпы, все же менее жестокой, чем бессердечные притеснители, которые гонят ирландца прочь от дома и семьи, без суда и следствия».

Однажды, когда родители были в отъезде, Пауэрскорт произнес целую речь с крыши отчего дома. Ему было тогда лет шестнадцать. Сестры, стоя внизу на ступенях, изображали внимательных слушателей. Две из них, правда, заснули, вспомнил он с горечью.

Один из ехавших на телеге тихонько насвистывал. Теперь дорога пошла в гору и превратилась в обычную тропинку. В лунном свете блестели лужи, оставшиеся после недавнего дождя. «А что, если лошадь поскользнется, ведь копыта у нее замотаны?» — встревожился Пауэрскорт. Он посмотрел на часы. Без четверти четыре, скоро и светать станет. Успеют ли они закопать оставшуюся поклажу? Чем выше в горы взбиралась тропинка, тем медленнее двигалась телега. Слева от Пауэрскорта обрывистый склон спускался вниз к ручью. И тут стряслась беда.

Впереди залаяла собака. Может, она тоже была на телеге. Но Пауэрскорт поначалу не заметил там ничего, кроме соломы да мешковины, которыми накрыли гробы. Он остановился. И телега остановилась. А лай не прекращался. Пауэрскорт услышал, как один из седоков слезает с телеги и как люди впереди переговариваются шепотом. Неужели заподозрили, что за ними следят? Во мраке ночи что только не померещится, особенно когда едешь в кромешной тьме с целью схоронить немецкие винтовки рядом с настоящими покойниками. Пауэрскорт пробормотал проклятие. Если эти молодцы заподозрят, что их преследуют, еще, того гляди, вернутся на следующую ночь, раскопают могилу Джорджа Томаса Карью и перепрячут гробы в другое место. А два оставшихся гроба решат вообще не прятать этой ночью: оставят телегу на какой-нибудь дальней ферме и через несколько дней снова превратятся в могильщиков. Тому, что он узнал, цены не было. Как только в Дублине станет известно, где спрятаны винтовки, полиция начнет следить за этим местом днем и ночью. Но стоит заговорщикам заподозрить, что за ними следили, что они были не одни, и ружья сразу перепрячут в другое место.

Меж тем пес не унимался. Пауэрскорту казалось, что собака готова брехать всю ночь. Похоже, она как следует выспалась и теперь не уймется до самого утра.

Он услышал, как кто-то крадучись приближается к нему по тропинке, и отступил назад к деревьям. У человека было что-то в руке. А собака все лаяла. Ее лай и мертвых поставил бы на ноги, впрочем, их и без того уже достаточно потревожили в эту ночь.

Выстрел пистолета заглушил собачий лай и отозвался эхом в горах. Пауэрскорт понимал, что никто не обратит на этот звук внимания. «Не гляди в окошко, отвернись к стене — есть дела у джентльменов ночью при луне». Но сто ярдов — слишком большое расстояние для пистолета. «Слава Богу, — подумал Пауэрскорт, — что они не додумались пустить в ход винтовки, что лежат в гробах. Хотя тогда бы, — тут он невольно усмехнулся, — им пришлось бы сначала изучить множество немецких инструкций, которые невозможно прочитать в темноте, да и при свете дня в них не так-то просто разобраться».

Человек выстрелил еще раз. Пуля пролетела всего в нескольких ярдах от Пауэрскорта и застряла в стволе сосны, что росла чуть ниже по склону холма. Он мог бы обратиться в бегство: лошадь быстрее, чем человек и собака. Но Пауэрскорт не хотел убегать.

Раздался третий выстрел. Теперь пес заливался, не умолкая, раззадоренный стрельбой своего хозяина.

Пауэрскорт покосился на опасный крутой откос за спиной. Человек выстрелил снова, теперь два раза подряд. Пауэрскорт вскрикнул, упал на землю и покатился вниз по склону, сначала медленно, а потом все быстрее, ударяясь о камни, налетая на деревья, пока не оказался в самом низу, и голова не окунулась в ручей. Второй мужчина вылез из телеги и посмотрел вниз.

— Какого дьявола он здесь делал? — спросил первый могильщик.