Банк

Мама Влада была женщиной «в возрасте», но нельзя сказать, что пожилой. Хоть волосы у нее и были седые, но она красила их в темный цвет, никаких других признаков старости, помимо морщинок вокруг глаз, у нее не было. Несмотря на полноту, двигалась она быстро, движения ее были ловкими, казалось, все у нее ладилось и получалось. В хозяйстве она была педантична до крайности, каждая вещичка, будь то моток ниток, носок или ложка, находилась на своем месте, и, если Дмитрий Евгеньевич по рассеянности что-нибудь перекладывал, она тотчас это замечала и немедленно приводила все в порядок. Всю свою жизнь она проработала бухгалтером, сейчас вышла на пенсию и с удовольствием посвящала время даче, которая — дом с верандой, симпатичный, аккуратный, грядки ровненькие, ветви у деревьев и кустов подстриженные — являлась предметом ее нескрываемой гордости. Она так любила копаться в земле и возиться с «деревцами», как она их любовно называла, что, казалось, дай ей десятин побольше, то на участке и газон появится, и бассейн, и фонтан — а дай еще, так и целый парк разобьет.

Отец также был пенсионером, молодость и зрелость он посвятил государственной службе, что давало повод ему, во-первых, постоянно повторять, что жизнь свою он прожил честно — не в пример нынешним «ворюгам», во-вторых, открыто не принимать все то новое, что появилось в стране после так называемой перестройки. Влад всегда старался избегать полемики с ним, когда речь заходила о политике и о современной России, ибо переспорить Дмитрия Евгеньевича было невозможно, так как главным его аргументом было «раньше жилось лучше». Деньги у сына они наотрез не брали, говорили: «Ты еще молодой, тебе нужнее», а пенсии на все не хватало, потому, конечно, «раньше жилось лучше». Влад, впрочем, относил это к ностальгии по утраченной молодости. Дачу отец воспринимал как суровую необходимость, как способ не приобретать овощи и фрукты в магазине или на рынке, а выращивать самому, любимым же местом отдыха его была не веранда перед аккуратным домиком, как у Александры Степановны, а мягкий диван в квартире, лежа на котором он любил погружаться в чтение периодической печати — выписывал газет штук пять да три журнала, — когда же их прочитывал, брался за какую-либо книгу, чаще по новейшей истории, реже — по древней. Стариков своих Влад любил и при каждом посещении родного гнезда давал себе слово наведываться как можно чаще, но по возвращении в Петербург круговорот личных забот и тревог опять захватывал его, увлекал в пучину, и так до тех пор, пока в нем вновь не просыпалась совесть и не заставляла ехать в Колпино. «Раз в год» — тут Александра Степановна, склонная к преувеличению всего и вся, конечно, пошутила, но в чем-то она была, конечно, права — приезжать можно было и чаще.

Дмитрий Евгеньевич пил чай, шумно прихлебывая, Жанна отпивала маленькими глоточками — такими, что, казалось, ей и дня не хватит на то, чтобы выпить одну чашку. Влад же ложкой давил лимон, тот выскальзывал, не давался и всплывал наверх.

— Вы, Жанна, не беспокойтесь, — говорил отец, — сейчас Влад выйдет, а я вам про него та-акое расскажу…

— Ты бы, пап, лучше не пугал женщину, — обратился к нему сын, — а то еще она подумает, что ты собрался поведать о том, что когда-то уронил меня на пол и что я любил в детстве наряжаться девочкой и играть в куклы.

— Нет, — ответил Дмитрий Евгеньевич, опять шумно отпивая из чашки, — на пол я тебя не ронял, девочкой ты не наряжался, а занятного я много чего вспомнить могу — например, как зимой забрал тебя из детского садика, посадил на санки и повез домой. Перед подъездом глянь — а они пустые! Мать в ужасе, а этот непоседа по дороге выпал.

— Правда? — рассмеялась Жанна.

— Правда, — сказал Влад, — только это сейчас смешным кажется, а тогда я воткнулся головой в сугроб, слетев с санок, лежу себе в снегу и плачу: кажется мне, что все меня забыли и никому в мире я не нужен. Но тут — о счастье! — как в доброй сказке появляются испуганные родители, мама меня поднимает на руки и целует в красные от мороза и слез щечки. Потрясение, конечно, было сильное.

— Да, — кивнул отец, — а еще я помню, как ты убежал домой смотреть мультфильмы и весь садик тебя искал, и первую запись в дневнике, первый класс, первое сентября: «Поведение — два. Сидел на заборе, рвал яблоки, кидал их в прохожих», и как ты в футбол играл, а я с балкона за тебя болел, — все помню.

Он вдруг погрустнел, допил чай, поставил чашку на блюдце и сказал:

— А теперь ты уже давно не мальчик, через месяц женишься, и скоро у тебя самого будут дети. Сколько планируете, если не секрет?

— Да еще рано планировать… — хотел было объяснить Влад, но тут Жанна, улыбаясь, ответила сама:

— Мой отец сказал: двоих, не меньше.

— Хорошо. Замечательно. — Дмитрий Евгеньевич почесал подбородок. — Надо бы мне с ним познакомиться.

— На свадьбе и познакомитесь, — произнес Влад. — Он отставной генерал, такой же консерватор, как и ты, так что вы, думаю, быстро сойдетесь на почве критики Ельцина и нынешнего правительства.