Банк

Да и жареный цыпленок на столе выглядит все же несколько аппетитнее, чем на картине, согласитесь.

— Теперь уже утрируете вы.

— Нисколько. Я делаю то, что мне нравится, и нахожу в этом удовольствие. Если уж я захотел бы прославиться и заработать денег, то избрал бы другое поприще — живопись бы забросил вовсе, ибо нынче она не в особой моде, а вместо «Колотуна» начал бы писать тексты типа «кровь-любовь-морковь» Салтыковой, Сташевскому и Киркорову.

— Значит, ни денег, ни славы вы не желаете? — спросил Влад.

— А на что они мне? — поднял брови Василий. — На хлеб насущный всегда найду, когда понадобится, наготу прикрыть есть чем, крыша над головой имеется, что до славы — так это прах, «что мне судилище человеков, если надо мною есть Высший Судия». Как говорил Святой апостол Иаков: «Что такое жизнь ваша? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий». Дар Божий за деньги не получить, а желание славы есть тщеславие и самолюбие, то есть грех. Ладно, уважаемые, засиделся я с вами — до новых встреч! Вы, Владислав, у нас Жанну похищаете?

— Да, — только и ответил другой гость.

— Правильный выбор. А меня на свадьбу пригласите?

— Что? — опешил Влад и представил себе Василия, шествующего во главе свадебной процессии, впереди жениха и невесты, с недельной щетиной, косматого, в грязных спортивных штанах с отвисшими коленками и в стоптанных тапочках. Во рту у него — «Беломор», а в руках — картина, натюрморт или пейзаж. — Ну, — сказал он после некоторой паузы, — если побреетесь, причешетесь, то…

— Ха! — воскликнул тот. — Да я специально посещу парикмахерскую, а еще обещаю дня за три до торжества выйти из запоя, а еще — надеть свой костюм, хоть он мне, пожалуй, и будет сейчас велик — если его моль до сих пор не съела, — а еще специально к этому дню написать огромную картину и сочинить поздравление в стихах.

— Тогда, — сказал Влад, — милости просим.

— Спасибо! — И Василий, театрально приложив руку к сердцу, кивнул, развернулся и ушел.

— Пропащая душа, — сказал отставной генерал. — Зря ты его, Костя, привечаешь.

— Ничего не зря, — ответил хозяин, — у него кроме художников-собутыльников никого больше нет. Если еще мы его оставим, совсем сгорит. Пусть ходит, если нравится. Мне он, кстати, не надоедает — если, конечно, не совсем пьяный.

— Вот именно — если не совсем, — пытался съязвить Игорь Николаевич, но у него не вышло — было заметно, что говорит он не зло, просто ворчит себе по-стариковски. Видимо, ему больше хотелось пообщаться с будущим зятем, но вмешательство Василия этот план нарушило. — Ты вот, Владислав, его на свадьбу пригласил, а знаешь, какой он противный, когда пьяный?

— Ничего, — ответил гость, — в конец стола посадим, пусть пьет себе потихоньку.

— Та-ак, — Константин Сергеевич потер руки, — а на чем мы в прошлый раз остановились, а?

— Не помню, — сказал Влад, — да и неважно это уж теперь.

— Почему? — удивился отставной генерал.

— Не знаю, я себя что-то усталым чувствую, да и Жанна, наверное, уже пришла — пойду-ка я домой. Запала у меня никакого, и сейчас я плохой спорщик — вон как Василий меня растряс.

— А пиво? — Игорь Николаевич показал на канистру, пустую только наполовину.

— А что, пропадет? — спросил Влад.

— Да нет… Ну, как скажешь… заходи тогда еще!

— А куда же я от вас денусь? — улыбнулся он.

Хозяин поднялся с места, подошел к Владу, взял его руку в свою:

— Жанне я уже сказал, а теперь и вам скажу. Буду краток. Очень рад за вас двоих. Поздравляю.

— Спасибо, Константин Сергеевич! Ну, а теперь я пойду, до свидания. До скорого, Игорь Николаевич!

— Давай, Влад, давай.

После обмена рукопожатиями Влад вышел на лестничную площадку, дверь за ним захлопнулась. Сегодня этот дом он покидал с тяжелым сердцем — шел по дороге, держа картину под мышкой и повторяя про себя: «Жизнь — сообщающиеся сосуды, не может быть всегда хорошо». Ему сейчас хорошо? Замечательно! Так что, скоро должно быть плохо? Бред какой-то… Бедный Василий. Художник, поэт, музыкант — и никто. Алкоголик. Внешний эпатаж и глубокое внутреннее горе. Жаль парня…

Часть вторая

I