Банк

— Грустно. Просто грустно. И понимаете, Владислав Дмитриевич, не из-за трехсот тысяч — деньги — это всего лишь деньги, — а из-за того, как люди меняются, как, чего-то достигнув, дают гордыне овладеть собой, начинают смотреть свысока на остальных и уверывают в свою исключительность и безнаказанность. Вот вы сидите тут передо мной — человек, проработавший на меня четыре с лишним года и за это время не имевший ни одного — ни одного, повторяю — замечания, а только в высшей степени положительные отзывы, считающийся специалистом очень высокого класса, — и пытаетесь уверить меня в своей непричастности — я имею в виду прямой непричастности — к этому инциденту, дескать, обманули, как мальчишку. У вас диплом экономфака ЛГУ, семь лет практической работы — и вдруг вы дарите незнакомым личностям полтора миллиарда взамен на фальшивые облигации. Тут не то что я, а даже самая тупая малолетняя девочка, сидящая на телефоне в каком-нибудь нашем далеком филиале, например в Новосибирске, и то не поверит. Впрочем, девочку, может быть, с немалым трудом вам бы и удалось убедить, но у меня таких, как вы, уже целая обойма набралась — то заместитель управляющего с далеко не самой высокой у нас зарплатой после двух лет работы вдруг в четырехкомнатную квартиру в центре вселяется — дедушка ему в наследство, дескать, оставил, — то есть, когда он в государственном учреждении лямку тащил, никакого дедушки не было, а тут объявился, — то простой кассир иномарку приобретает — родственники-миллионеры у него за границей, оказывается, есть — вот денег дали. До тридцати лет дожил, ни о каких его семейных узах за кордоном никто не слышал, только кассиром устроился — сразу — на тебе! — да еще и миллионеры. А как Борисыч их пощупал, оказалось, один просто вместе с необходимыми перечислениями секретарю, платежки печатающему, еще одно подсовывал, маленькое такое, незаметное, но каждый день в течение года, вот и накопилась денежка, — кстати, как я узнал, нагоняй дал порекомендовавшему его не за то, что он воровал, а что делал это так неумно, глупо, неизобретательно — а к чему нам бестолковые сотрудники? Вот кассир — да, тот молодец — ухитрялся принимать крупные суммы, а по компьютеру их не проводить. Но, как говорится, нет ничего тайного, что не стало бы явным. А вы, кстати, тоже не очень хитро придумали — на авторитет, что ли, свой понадеялись или на чудо какое?

Влад не верил своим ушам — он ждал обвинений в халатности, некомпетентности, ну, еще в чем-нибудь, но только не в воровстве.

— Я не брал этих денег, — подняв взгляд на Хозяина, сказал он.

— Ну, конечно, вы лично не брали, зачем вам ручки марать, взяли другие. Ваши партнеры — служба безопасности проверила — денежки перевели в другой банк, на счет такого же ООО, наличными сняли — и поминай как звали. Кстати, и звали-то интересно — людей с такими именами и номерами паспортов просто не существует. Нотариус — есть, но он на подобные документы ничего не оформлял — подделали его печаточку-то, и будь вы непричастны — куда, спрашивается, смотрели? Даже смешно. Я, в принципе — но только в принципе, так сказать, теоретически, — могу вас понять — триста тысяч пусть и не миллион, но сумма не маленькая, работая у меня, даже с учетом удачно складывающейся карьеры, сколько бы вам времени понадобилось, чтобы ее собрать? — лет восемь, ну, плюс какие-то свои дела, семь. А тут — раз! — и готово. С работы уволили, потерпел годик в засаде, не шикуя, а потом сразу и квартирка, и машинка — любопытствующим же объявляешь, что или бизнес свой прибыльный открыл, или бабушка-миллионерша померла.

— Я не брал этих денег, — повторил Влад.

— Не верю я вам. И очень не люблю, когда меня обманывают. Вот Елизавете, царице, нравилось, когда ей сообщали, что из казны воруют, — значит, в ней есть что воровать. Я не самодержец, без прихотей, воруешь — могу и руки отрубить, да и еще кое-что. Но я не злобный, я считаю, что плохих людей не бывает, — портит их зависть и низменные чувства — а это от лукавого. Но он ищет слабых, сильный ничему не поддается, потому и остается человеком, а не козлом. Слабым же нужно сочувствовать, а не мстить, жалеть, а не бить. Я по-разному могу с вами поступить, обычно за такие вещи я еще и штрафую — но это на другом уровне, с вас-то и взять нечего. Отдайте мои деньги — сколько там, Иван Борисович, триста двадцать четыре тысячи? — и ступайте на все четыре стороны. Опыт у вас большой, работу быстро найдете — вот и живите себе спокойно, наживайте добро, только ошибок подобных не повторяйте. Я же торопить вас не буду — понимаю, что денежки уж разбиты на разные части и находятся в разной форме, и ваших личных там не больше половины, — что ж, объясните своим товарищам, что вас просекли, и если они вам зла не желают, пусть и свою долю отдадут. Ситуация у вас сложная, жестких сроков я вам не ставлю, но считаю, что за две недели вы управитесь. Даже разрешаю сначала быстро внести сто шестьдесят тысяч, а через месяц остальное, так я смогу поверить быстрее, что вы искренне хотите исправиться.