Банкет

– Ваш разговор с подследственными прослушивается сотрудниками изолятора, если в разговоре будет допущено упоминание запрещенных тем, в том числе побега, противодействия следствию, дачи ложных показаний и тому подобное, то свидание будет немедленно прекращено. Невозможным будет продолжение свидание также при попытке передать что-либо арестанту или причинить вред казенному имуществу.

И вот, наконец, по ту сторону стекла ведут их четверых, третьим его сына, который проходит в кабинку напротив, садится, берет трубку, слабо улыбается, дожидается, пока отец поднесет к уху свою трубу и выдыхает:

– Ну, здравствуй, папа.

– Здравствуй, сына, – отвечает Кузьмич и смотрит, смотрит в это отражения себя, в эти голубые глаза. Постарел сын, сильно похудел, лицо осунулось, от крыльев носа к уголкам рта проступили морщины, фирменные родовые залысины стали больше. Сказать хотелось в ответ очень многое, но как тут скажешь, когда в спину давят взгляды сопровождающих, а тень чужого уха висит над разговором и Кузьмич выдает банальное:

– Как ты?

– Все хорошо, как мама?

– Мы очень долго не знали где ты, сильно волновались, мама сдала. Но сегодня я ей уже позвонил, она очень рада. Сегодня же вернусь домой, все ей расскажу. Она наказывала продуктов тебе передать и белье, но я знаю Ваши правила, лучше куплю в местном ларьке. Что тебе купить?

– Сигарет, папа, заварки, леденцов к чаю. Можешь еще мне на счет местный пару тысяч забросить.

– Ты куришь, сын?

– Да, здорово успокаивает. Не волнуйся, тут о вреде курения говорить и думать не принято.

Время, драгоценные секунды шли, а они молчали.

– Ты про Нинку свою, знаешь? – поторопился самые плохие новости выдать отец.

– Да, знаю, мне следователь все в деталях рассказал, она еще в июне после обысков документы на развод подала. Скоро разведут.

– Я тебе всегда говорил, что эта тварь нам не ко двору. Звонила маме, довела ее до скорой. Ты прости, что я так, с плеча рублю. Звонил я ей после этого обещал, сгоряча прикопать, а она пожелала мне присесть, на том и расстались, – Кузьмич смотрел на сына, сжимающего трубку, –Плюнь на эту гадину, сын.

Опять молчали.

– Как на службе, папа?

– Да сложно все, сына. Новые правила, требования абсолютной лояльности, пересмотр дел, выборы судей, люстрация, снятие неприкосновенности. Я вчера только на съезде судей был.

– Да, знаю, у нас есть телевизор. Мне кажется я даже видел тебя.

– Тебе не стыдно за меня? – придвинулся к стеклу Кузьмич.